«Из пламя и света» (с иллюстрациями)

До начала спектакля еще остается добрых полчаса, а у входа толкотня, суета и спешка. Театральная карета уже давно подвезла к служебному подъезду последних актеров, но в зрительный зал публику еще не пускают, и свет в нем еще не зажгли. Нетерпеливые зрители толпятся в коридоре и перед дверьми, ведущими в ложи. Вбегают прямо с мороза, торопясь раздеться, немногие счастливцы, которым удалось перекупить на улице галерочные места за тройную цену. Еще бы! Сегодня идет «Игрок» Реньяра с участием Мочалова!

Два ученика Университетского благородного пансиона — Лермонтов и Сабуров — нетерпеливо всматриваются в подъезжающие сани и закрытые кареты. Наконец Миша Лермонтов отвертывается в полном отчаянии.

— Они опоздают! — говорит он, укоризненно посмотрев на своего товарища.

— Нет, — отвечает тот уверенно, — мой отец никогда не опаздывает, но всегда приезжает в последнюю минуту. Что нам волноваться? Ведь у нас ложа, войдем хоть после начала.

— Что ты, как можно после начала?! Пропустить последние минуты перед поднятием занавеса?! Кто любит театр по-настоящему, никогда их не пропустит! У меня в эту минуту всегда сердце замирает.

— Удивительно, с каких это пор ты успел так по-настоящему полюбить театр?

— С тех пор как в свой первый приезд в Москву увидел оперу «Невидимка». Мне тогда пять лет было…

— Вот и они! — перебил его товарищ, быстро идя навстречу подъехавшим широким саням с медвежьей полостью. — И папенька и маменька! Я говорил…

Из саней неторопливо вышел осанистый господин с небольшой бородкой. Он помог выйти закутанной даме и, сказав несколько слов кучеру, обратился к сыну:

— А ты, я вижу, на подъезде ждешь? Не терпится! Эх вы, молодежь! Ну, где же твой товарищ?

— Вот он, папенька! Вот это и есть Миша Лермонтов!

— Очень рад, очень рад! И жена моя будет рада. Однако пройдемте скорее на места. Здесь холодно. В ложе удобнее знакомиться. А где же ваш гувернер? — обратился он к Мише.

— Мистер Виндсон проводил нас до театра и поехал домой. Он заедет за мной.

Сняв в ложе шубу, осанистый господин еще раз пожал Мише руку и подвел его к высокой даме, снимавшей свои меха.

— Вот, друг мой, тот самый Миша Лермонтов, о котором мы с тобой столько слышали от сына.

— Я очень рада дружбе моего сына с вами, — рассматривая Мишу, сказала дама.

Со стареющего лица дамы приветливо смотрели на Мишу очень добрые глаза.

— Бабушка ваша урожденная Столыпина? — спросил у Миши осанистый господин и, получив утвердительный ответ, добавил: — Ну, кажется, мы с вами немножко сродни. Сабуровы и Столыпины когда-то имели какие-то родственные связи, если не ошибаюсь.

— Я очень рад, — пробормотал Миша.

— Вы очень любите театр? — спросила дама с добрыми глазами. И голос у нее был добрый.

— Очень!.. — ответил Миша. — Особенно этот театр! Но театр вообще такая замечательная вещь! В нем можно в один вечер показать всю жизнь, и весь мир, и все человеческие страдания и радости, не правда ли?

— Правда, — ответила госпожа Сабурова и, еще раз посмотрев на него, добавила: — Да, я очень рада, что именно вы подружились с моим сыном. А если рада я — значит рад и супруг мой. У нас в семье всегда согласие.

Она улыбнулась, отчего лицо ее стало еще добрее.

Миша крепко сжал дрогнувшие губы.

— Сейчас поднимется занавес, — проговорил он. — Начинают!

И с этой минуты все, кроме сцены, перестало для него существовать.

Но мать его друга все-таки успела задать ему еще один вопрос:

— Вы в первый раз сегодня смотрите Мочалова?

— Нет, как можно! Но я мог бы смотреть на него сотню раз, потому что он самый прекрасный актер не только у нас, но, я думаю, в целом мире!

С первой минуты появления на сцене Мочалова Миша вместе со всем зрительным залом следил за каждым движением и за каждым словом великого актера.

И если бы Мишу спросили: «Что такое вдохновение?», он ответил бы: «Это — Мочалов».

Когда опустился в последний раз занавес и затихли последние аплодисменты на галерке, Миша встал и увидел, что Сабуровы уже оделись. Его друг стоял между отцом и матерью, держа под руку и того и другого, и все трое, улыбаясь, смотрели на Мишу. Такая дружная, такая неразделимая семья!

— Вы, наверно, хотели бы стать актером? — спросила Мишу мать Сабурова.

— Нет, — ответил он, помолчав. — Раньше хотел, а теперь мне больше хочется сочинить пьесу для Мочалова.

— Почему же?

— Я думаю, что сочинитель переживает большое счастье, когда в произведении, созданном его воображением, играет такой великий артист! И потом артист живет только своей ролью, а сочинитель — всеми!

— Да, — сказал отец Мишиного друга, — вы ведь уже сами сочиняете что-то, кажется, стихи?

Миша, торопливо одеваясь, смущенно посмотрел на него.

— Иногда пишу, — ответил он. — Редко. Я больше их сжигаю. Но, право, это неважно.

Прощаясь с Мишей, мать Сабурова попросила мистера Виндсона, приехавшего за своим воспитанником, засвидетельствовать госпоже Арсеньевой почтение и просить ее отпустить к ним внука в следующий праздничный день.

Мистер Виндсон величаво раскланялся.