Из племени кедра

Весна превратила ручьи в речушки, а в ложбинах устроила озера талых вод. По весне юганские пути непроходимы. Правда, из Медвежьего Мыса идет извилистая, местами топкая дорога вдоль берега Югана. В это непутевое время по срочным делам лучше всего добираться до места верхом на коне или на мотолодке.

Крутогривая гнедая кобылица стояла на берегу, подернутом кружевным седоватым мхом и молодой порослью сосняка. Закусив удила, всхрапывала, тревожно била копытом землю, и отшлифованная до блеска подкова рассекала замшелую дерновину. Короткое тревожное ржание словно предупреждало всадницу: «Дальше ни шагу. Видишь, трещины змеями ползут, того и гляди, глыбища земли под яр нырнет и нас с тобой, глупая девчонка, прихватит».

Лена, сбоченившись в седле, смотрела, как под яром в заводи хороводились бревна. Где-то плоты разбило.

Испохабила да переквасила весна земные дороги, но взамен дала речные. Если у человека, промышляющего соболя и белку, тревожное время осень, то у лесосплавщика неспокойна душа весной. Тащит Юган на своей спине плоты охотно, но не зевай, припоздаешь – обрежется вода, и тогда чахнуть строевому лесу, может быть, не одну годину на песчаных косах да сорах.

К девушке подъехал старик на буланом жеребце, забрызганном грязью.

– Замешкался я чуток, Елена Александровна, на ливе четырех селезней заполоновал. – Он осторожно, как с высокоприступчатой лестницы, слез с седла, подошел к девушке, поправил за плечами старенькую переломку и привязал к седлу Лены самодельную сетку из неводной дели с подстреленными селезнями.

– Не надо, Михаил Гаврилович, спасибо.

– Эш ты, кого не надо-то?.. Разве они у меня куплены? Бери, Кедрочка.

– Какая, дедушка, из меня Кедрочка?.. Хоть и выросла в деревне, а боюсь тайги.

– Спасибо тебе, Лена Александровна, за внука… Поставила ты его на ноги… А с тайгой обвыкнешься… – Старик ласково поглядел на девушку. – Найдется еще в нашем краю ходкий олень, облетишь с ним все урманы.

– Возвращайтесь, дедушка, домой. До Медвежьего Мыса рукой подать, и дорога здесь мне знакомая. Не забудьте про хвойные ванны…

– Пошто забыть-то? Хвоя у нас не магазинная. – Дед Чарымов немного подумал, а потом, засмелев, спросил: – Если тертую редьку на грудки внучонку… Не повредит?

– Разрешаю, дедушка, и редьку, – улыбнулась Лена.

– Не повезло малышонку. Приехал гостевать, а вот какая оказия случилась… Ну, ничего. Корень наш живучий.

– Дедушка, а почему вы меня Кедрочкой окрестили? – спросила девушка, стараясь сдержать беспокойную лошадь.

– На этом самом месте в старину тунгусы свадьбы играли весной, в месяц Большой Рыбы. Приходит молодой охотник в чум родителей невесты и сказывает: «Осина – дерево хорошее, обласок можно делать, сохатому лекарство дает. Сосна смолистая – можно карамо рубить. Береза весной соковицей поит – душу человека радует. А вот люблю я кедрочку, краше ее нет дерева в нашей тайге. Она своей грудью молочной всю живность питает…»

Лена, проводив взглядом уезжающего старика, грустно улыбнулась. Над затопленными тальниками селезни со свистом резали крыльями воздух, носились с покриком, суетились над спокойной гладью заливных лугов. Каждому подарила весна чудное оперение и зовущий любовный голос.

– Кедрочка… – она проверяла на слух это душистое и нежное слово. – Ну что, Гнедуха, отдохнула?

Кобылица вскинула голову. Лена хлестнула легонько Гнедуху прутиком по крупу, и кобылица, чуя близость жилья, мелкой рысцой заспешила к поселку.

Жила Лена на квартире у медсестры Нины Павловны Криворотовой. Возле огорода, на задворках, протекает ручей из дальней согры, а сейчас вместо него плещется большое озеро, наполовину затопившее усадьбу. Дом старенький, из одной комнаты и кухни. Окно глядится на улицу, но самой улицы из комнаты не видно – все застит малинник и черемуховый куст, обрядившийся молодой листвой.

Едва Лена вошла в комнату, Нина Павловна с загадочной улыбкой сказала:

– Еще кулики за огородами не всхлипывали, а к нам, Леночка, гость заявился. В окно я его успела разглядеть. Молодой человек, ладный такой из себя… Оставил тебе письмо и посылку.

– Нина Павловна! Так это ж, наверное, от Наташки! Ну, давай письмо, потом плясать буду… – радостно вскрикнула Лена.

Нина Павловна протянула девушке помятый конверт с расплывшимися фиолетовыми строчками адреса и добавила многозначительно:

– А гость к обеду обещал заглянуть…

Лена дважды пробежала глазами короткое письмо, так и не услышав последние слова Нины Павловны. Она стояла посреди комнаты. С заляпанных грязью кирзовых сапог на чисто вымытый пол натекла илистая лужица. Подруга писала ей о своей жизни в таежном поселке нефтеразведчиков, о муже и сыне, звала летом в гости. В привезенной Андреем посылке оказались унты, расшитые ярким эвенкийским орнаментом, и пыжиковая шапка с длинными наушниками.

Нина Павловна внимательно глядела на примерявшую подарки девушку и догадывалась, о чем та думает сейчас, догадывалась, отчего вдруг погрустнела молодая докторша.

Ждали они Шаманова во второй половине дня. Не пришел Андрей. Уехал на попутном катере в Улангай.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1