Из-под пяты веков

шестеро мужчин. Жена Никиты наливает чай. Мужчины пьют чай и водку и играют в

«двадцать одно». В игре везёт хозяину дома – Никите. И он, как ни силится, не может

спрятать довольную улыбку. Щедро подливает водку в стакан, идущий посолонь1, и ни

секунды не молчит. За свою привычку говорить без умолку Никита получил прозвдще

Шоркунчик.

Игра началась недавно. Водки тоже ещё выпито немного, и игру каждый ведёт

осторожно, без азарта. Шоркунчику это не нравится. Частым хождением по кругу стакана да

крепкими насмешками-прибаутками старается он подогреть играющих.

– Какие мы игроки? И какие мы питухи? – говорит он возмущенно. – Не в деньги нам

играть, а в спички! Не водку нам пить, а чаем кишки ополаскивать! Посмотрел бы мой

покойный отец на нас, игроков да питухов, плюнул бы! Он – помню я – так, бывало, делал:

выпьет зараз пять ли, шесть ли стаканов вот таких же чайных, как этот, крякнет после этого,

рукавом усы подотрёт и пятисотенную на стол выбросит. «Банкую, – говорит, – ото всех.

Налетай, которые сразиться желают». Д-да... Вот как старики-те жили. А мы – что?

Пятиалтынку проиграем и чуть что не волосья на себе рвём.

– Не те времена пошли, Никита Ефремович, не те времена, – вздыхает церковный

староста. – Раньше люди больше к божьей помощи прибегали, и бог помогал им: получше

нынешнего народишко жил.

Староста, перед тем как сесть за игорный стол, крестится:

– Господи, благослови! Господи, помоги!

Помощь божья ему нужна, чтобы обыграть таких людей, как Иван Максимович. Он и

Шоркунчик – они только и играют сами от себя, а все остальные, кроме Ивана Максимовича,

подставные фигуры: все играют на их деньги. Их задача – помочь Шоркунчику обыграть

ненца. С этой целью Шоркудчик наливает в стакан больше обычного водки, когда очередь

доходит до Ивана Максимовича. И тот постепенно хмелеет. Хмелеют и другие игроки:

напиться на даровщинку – это вся награда от старосты и Шоркунчика за помощь в игре.

Сами же – Шоркунчик и староста – больше прикидываются пьяными: они чем дальше, тем

1 Посолонь – по ходу солнца.

меньше пьют из стакана.

В Иване Максимовиче порции водки вызывают, исключительную весёлость. Он

вспоминает смешные истории из жизни кочевников и, коверкая русский язык, передаёт их в

лицах. Собеседники и партнеры по игре надрываются-хохочут от его рассказов.

Играет Иван Максимович в эти минуты осторожно, с расчётом и часто выигрывает. При

каждом его выигрыше все пьют:

– Ну-ко, Иван Максимович, – балагурит Шоркунчик, – проздравить тебя надо с

выигрышем. Пей-ко, друг!.. Ох, да и хороший же ты человек! Увижу тебя – сразу отца

вспомню. Хорошие времена вспомню, когда в тундре песцов и оленей было... видимо-

невидимо! Ну, и играли тогда все, как вот ты теперь играешь: не спрашивают, велик ли банк,

а говорят: «Даёшь!»

Ивану Максимовичу лесть приятна, как сырая, теплая оленья печёнка. Он щурит глаза и

опрокидывает в рот из стакана всё до последней капли.

– Ах!.. – крякает он. – Хороша сярка! Силу человеку придаёт, греет лучше всякой печки и

глаза просветляет: больше и лучше видишь, когда выпьешь.

Но проходит час-другой, и веселость у Ивана Максимовича сменяется мрачной

молчаливостью. Молчаливость переходит в жалость к себе самому, в слезливость.

– Выненцу1, ох, тяжело жить! – начинает жаловаться он Шоркунчику. – Так тяжело, так

тяжело – ы-ых!

Шоркунчик подмигивает старосте: дескать, пора! Ставки сразу же увеличиваются. Рубли

и серебряная мелочь заменяются червонцами.

Иван Максимович не замечает этой перемены. Он молча прикрывает рукой всё, что есть

в банке: его интересует не выигрыш – он занят тем, что у него наболело. И, играя,

продолжает жаловаться:

– Темно в нашей тундре, сами мы народ тёмный. И всё, что было до нас, не знаем мы.

Всё закрыто от нас потёмками. Нам старики говорят: «Так было раньше». И мы верим

старикам. А так ли было, как старики сказывают?

– Старики ваши – знающий народ, – уверяет Шоркунчик, снова подмигивая старосте, –

они всё знают. Всю жизнь прошли. Стариков и слушать надо, и уважать надо. Тогда жизнь

хороша будет. Гляди, что нынче делается: голод, недохватки. А почему? Старших не стала

молодёжь слушать!

– Так. Ты говоришь... Так... Теперь я скажу о стариках. Ты знал моего отца?

– Хороший человек был!..

– Вот-вот! И я говорю: хороший. А только зачем он меня заставил женку брата моего в

жёны взять? А? Откуда такое право? Он говорил: так было при стариках. А мы знаем, как

было при стариках? Нас не было при стариках. Мы ничего не знаем, как старики жили.

Выходит так: не видел, а поверь. Зачем верить, раз я не видел? Мы – тёмные люди, старики

ещё темнее нас были. Зачем верить тому, которое из потёмок идёт?

– Ты уже не в большевики ли записался? – насмехается церковный староста.