Из праха восставшие

— Многие годы я вела пыльную жизнь опилками набитой совы. Я не была монахиней, но так никогда и не вышла замуж. На моих плечах лежал уход за больной матерью и полуслепым отцом, а все остальное мое время было заполнено больничными палатами, умирающими людьми, криками по ночам и далеко не самыми приятными запахами. Так что я и сама нечто вроде привидения, вы согласны? А теперь, сегодня, в возрасте шестидесяти шести лет, я нашла наконец пациента. Небывалого, ни на кого, ни на что не похожего! Господи, да о такой задаче можно только мечтать! Я проведу вас сквозь строй поездных пассажиров, сквозь парижские толпы, затем поездка к морю, мы сойдем с поезда, сядем на паром! Все это будет предельно…

— Интересно! — закончил пассажир; его сотрясали приступы неудержимого хохота. — Да уж, мы публика интересная. Вот уж с чем не поспоришь, с тем не поспоришь.

Затем закрыл глаза и прошептал:

— Париж? Ну да, конечно.

Поезд стонал. Ночь постепенно близилась к концу.

И они прибыли в Париж.

И как только они прибыли, мимо чуть приоткрытой двери их купе пробежал маленький, не старше шести лет, мальчик. Только он не совсем пробежал, а остановился и окаменел. Он стоял и таращился на жуткого пассажира, а жуткий пассажир отвечал ему взглядом, похожим на антарктические льды. Мальчик заорал и убежал, а старая сестра милосердия распахнула дверь до конца и выглянула наружу.

В дальнем конце коридора мальчик стоял перед своим отцом и что-то возбужденно тараторил.

— Что тут происходит? — возопил отец, устремляясь вдоль коридора. — Кто напугал моего?..

Стоя теперь перед дверью купе в тормозившем Восточном экспрессе, он узрел мертвенно бледного пассажира, притормозил свой язык и вяло закончил:

— …моего сына.

Пассажир молча устремил на него взгляд спокойных, серых, как вечерний туман, глаз.

— Я… — Француз судорожно вдохнул и отпрянул. — Простите. Я прошу вас принять мои искреннейшие извинения.

Добежав до своего купе, он сходу напустился на сына:

— С тобой всегда какие-нибудь неприятности! И не торчи здесь, не путайся у людей под ногами.

Их дверь захлопнулась.

— Париж! — прошелестело по поезду.

— Молчите и поспешайте, — сказала Минерва Холлидей своему престарелому другу, выводя его на платформу, бурлившую сорванными нервами и перепутанными чемоданами.

— Я сейчас растаю! — простонал этот друг.

— Только не там, куда я вас веду!

Она показала ему корзинку для пикников и затолкала его в чудесным образом явившееся свободное такси. Они доехали до кладбища Пер-Лашез и вышли под грозовое небо. Тяжелые ворота закрывались и почти уже захлопнулись. Мисс Холлидей отчаянно замахала пригоршней франков. Ворота замерли.

Слегка ошарашенные, но умиротворенные, они брели наугад среди тысяч и тысяч надгробных памятников. Здесь было так много хладного мрамора, так много ушедших душ, что старая медсестра ощутила легкое головокружение, странную боль в левом запястье и дуновение холода на левой щеке. Она потрясла головой, наотрез отказываясь поддаваться каким бы то ни было недугам. И они пошли дальше.

— Так где мы устроим пикник? — спросил он.

— Где угодно, — сказала она. — Только поосторожнее, ведь это французское кладбище! Плотно набитое неверием. Легионы самовлюбленных типов, которые сегодня сжигали людей за их убеждения — только для того, чтобы завтра быть сожженными за свои! Смотрите! Выбирайте!

Они пошли дальше.

— Вот этот, первый камень, — указал пассажир. — Под ним: ничего. Полная смерть, ни дуновения вечности. Второй камень: женщина, втайне веровавшая, потому что она любила своего мужа и надеялась встретиться с ним в мире ином. Здесь негромкое бормотание духа, проблески надежды, одним словом — получше. А теперь этот, третий камень: писатель, снабжавший французские журналы жуткими историями. И он любил свои ночи, туманы, замшелые замки. У этого камня правильная температура, как у правильно поданного к столу вина. На нем мы и посидим, дорогая леди, пока вы открываете и наливаете себе шампанское, посидим, пока не придет время возвращаться на поезд.

— А вы? — спросила она. — Вы можете выпить?

— Не знаю, но можно попробовать, — откликнулся он. — Можно попробовать.

Уже в первые минуты после отъезда из Парижа подопечный мисс Холлидей едва не «умер». Группа интеллектуалов, разъезжавшихся по домам после семинара по сартровской «Тошноте», металась по поезду, без умолку молола языками о Симоне де Бовуар и оставляла за собою звенящую пустоту.

Бледный пассажир побледнел еще больше.

А на второй после Парижа остановке его ждало новое, худшее испытание. В поезд ворвались немцы, громогласно декларировавшие свое неверие буквально во все, от привидений до политики; более того, у некоторых из них имелась при себе книжка «Да был ли когда-нибудь Бог прибежищем?»

Восточный призрак окончательно обвис на своих рентгеновских костях.

— Господи, — ужаснулась мисс Минерва Холлидей; она стрелою вылетела из купе, а уже через какие-то секунды вернулась и вывалила на столик целый ворох своих книг.