Из праха восставшие

Шериф скинул ноги со стола и начал с интересом наблюдать, как дикий, словно из клетки сбежавший, тип пытается хоть как-то взять себя в руки, собирается с силами, чтобы сказать что-нибудь членораздельное.

– Я хочу донести на одну семью, – прохрипел наконец странный мужик. – Семью злостную и греховную, коя обитает, коя таится, зримая, но незримая здесь, тут, рядом…

– Семья? – заинтересовался шериф. – Греховная, говорите? Ну-ну. – Он взял со стола карандаш. – И где ж они такие живут?

– Они живут… – Йоан Ужасный покачнулся. Что-то с силой ударило его в грудь, перед глазами заплясали цветные, ослепительно яркие огни.

– Так вы можете сказать мне, кто это такие? – поторопил его шериф.

– Их фамилия… – Новый сокрушительный удар, теперь – в солнечное сплетение. Церковные колокола взорвались!

– Ваш голос! – крикнул, задыхаясь, Йоан. – Боже, ваш голос!

– Мой голос?

– Он звучит как… – Йоан выбросил вперед ладонь, словно защищаясь от неведомой пагубы, исходящей изо рта шерифа. – Он похож…

– Да скажите вы хоть что-нибудь, не тяните резину.

– Это ее голос. Она в вас, в ваших глазах, на вашем языке.

– Подумать только, – нежно улыбнулся шериф. – Так вы собираетесь сообщить мне фамилию, адрес…

– Бесполезно. Ведь она здесь. И ваш язык – это ее язык… Господи.

– А вы попытайтесь, – сказал губами шерифа мягкий, мелодичный голос, исходивший изо рта шерифа.

– Семья есть! – крикнул полубезумный, пьяно раскачивающийся человек. – Дом есть! – Он отшатнулся, получив новый удар в сердце. Церковные колокола гремели не переставая.

Он выкрикнул фамилию, выкрикнул название места.

А затем, разрываемый этим грохотом, бросился из шерифской конторы прочь.

Через некоторое время лицо шерифа расслабилось. Его голос изменился, утратил звучность и выразительность. Кроме того, у стража правопорядка возникли некоторые трудности с памятью.

– Так что же все-таки, – спросил он себя, – тут говорилось? Вот же черт. Как там эта фамилия? Записать надо, пока совсем из головы не выскочило. И дом, какой дом? Где он, как тут кто-то сказал?

Он долго смотрел на карандаш и наконец облегченно вздохнул.

– Да, – сказал он. И повторил: – Да.

Карандаш задвигался по бумаге.

Люк распахнулся, и на чердак тяжело влез нечеловек, ужасный и неправедный. И встал над спящей Сеси.

– Колокола! – крикнул он, прижимая руки к ушам. – Это твои колокола! Как я раньше не понял! Пытаешь меня, наказываешь! Прекрати! Мы сожжем тебя! Я приведу людей! Господи, голова, голова!

Последним отчаянным движением он вмял кулаки себе в уши и рухнул замертво.

Хозяйка Дома подошла к мертвому телу, взглянула, а затаившийся в тени Тимоти почувствовал, как дрожат, прячутся его неразлучные друзья.

– О мама, – прошептала вышедшая из забытья Сеси. – Я пыталась его остановить. Не смогла. Он назвал нашу фамилию, сказал, где мы живем. Запомнил все это шериф? Или забыл?

Мать не ответила. Не знала, что ответить.

Тимоти, сжавшийся в своем углу, слушал.

С губ Сеси слетали сперва далекие, затем все более близкие и отчетливые звуки колокольного звона. Жутко, жутко святый звон.

Глава 21 Возвращение во прах

Тимоти беспокойно пошевелился.

Страшный сон пришел и не отступал.

В его голове крыша занялась огнем. Огромные крылья метались по всему Дому, колотили в оконные стекла, разносили их вдребезги.

Тимоти проснулся и сел, захлебываясь от слез. И сразу же с губ его слетели, каменной крошкой посыпались бессвязные слова:

– Неф. Ведьма праха. Многажды, Тысячежды Пра-Прабабушка… Неф…

Она его звала. Ни один звук не нарушал тишину, и все же она его звала. Она знала про огонь, и про отчаянный плеск крыльев, и про разлетающиеся стекла.

Но он не сразу откликнулся на ее зов, а еще долго сидел не двигаясь.

– Неф… Прах… Тысячу-Раз-Пра-Прабабушка…

Рожденная во смерть за двадцать веков до тернового венца, Гефсиманского сада и пустой, разверстой могилы. Неф, родительница Нефертити, миновавшая в сумеречной ладье опустевшую Гору Проповеди, чуть царапнувшая днищем о Плимутский Камень и приставшая к берегу в Литтл-Фор-те, Северный Иллинойс, пережившая предрассветные атаки генерала Гранта и вечерние отходы генерала Ли. Когда темная Семья отмечала чей-либо день похорон, Неф сажали на самое почетное место, но со временем ее стали перетаскивать из комнаты в комнату, из чулана в чулан, с этажа на этаж, а в конце концов эта миниатюрная, легкая, как кусок бальзового дерева, семейная реликвия была препровожена на чердак, завалена всяким хламом и постепенно забыта Семьей, глубоко озабоченной собственным выживанием и печально-забывчивой в отношении чужих останков.