Из праха восставшие

– Не просто мальчик, а мальчик, в чьем распоряжении находится некое древнее сокровище – так он, во всяком случае, утверждает.

– Ну это уж слишком, – расхохотался куратор. – Пригласите его сюда.

– Я уже здесь. – Тимоти, стоявший все это время у полуоткрытой двери, вошел в кабинет, под мышкой у него был длинный, громко шуршащий сверток.

– Садись, пожалуйста, – предложил Д. У. Олкотт.

– Я постою, сэр, если вы не возражаете. А вот ей было бы удобнее на двух стульях.

– На двух стульях?

– Если вы не возражаете.

– Смит, принесите еще один стул.

– Хорошо, сэр.

Получив в дополнение к первому стулу второй, Тимоти аккуратно уложил на них свою невесомую ношу.

– А теперь, молодой человек…

– Тимоти, – подсказал Тимоти.

– Так вот, Тимоти, у меня очень мало времени. Изложи, пожалуйста, свое дело.

– Хорошо, сэр.

– Ну и?

– Четыре тысячи четыреста лет, сэр, четыре тысячи четыреста лет и девятьсот миллионов смертей…

– Да, вот это красноречие. Смит, – повернулся Олкотт, – еще один стул.

– А теперь, сынок, – продолжил он, когда ассистент принес стул, – садись и повтори, пожалуйста, то, что ты только что сказал.

– Пожалуй, я лучше не буду, сэр. Это слишком похоже на ложь.

– Но почему же тогда, – задумчиво сказал куратор музея, – я тебе верю?

– Наверное, потому, сэр, что мое лицо вызывает доверие.

Д. У. Олкотт всмотрелся в бледное, напряженное лицо мальчика.

– А ведь, пожалуй, и да, – пробормотал он. – Ну так что же это, – кивок в сторону лежащего на стульях свертка, – у тебя такое? Ты знаешь слово «папирус»?

– Это слово знает каждый, сэр.

– Да, пожалуй. Каждый мальчик. Разграбленные пирамиды, Тут и все такое прочее. Мальчики знают, что такое папирус.

– Да, сэр. Взгляните, пожалуйста, на это – если у вас есть желание.

Судя по тому, как быстро встал куратор, желание у него было.

Он начал перебирать слои наружного папируса, как каталожные карточки, лист за листом сушеного табака с изображениями то львиной головы, то ястреба. Потом чуткие, опытные пальцы задрожали, заходили все быстрее и быстрее, потом замерли, и Д. У. Олкотт судорожно вздохнул, как от удара в грудь.

– Мальчик, – сказал он и еще раз шумно вздохнул. – Где ты их нашел?

– Не их, сэр, а ее. И я ее не находил, скорее уж она меня нашла. Что-то вроде игры в прятки, говоря ее словами. Просто она перестала прятаться.

– Господи, – пробормотал Олкотт, продолжая рыться в хрупких листках. – Она что, действительно принадлежит тебе?

– Это взаимно, сэр. Она принадлежит мне, я принадлежу ей. Мы семья.

– Ну что ж, постараюсь поверить тебе еще раз, – сказал куратор, бросив на мальчика внимательный взгляд.

– Слава богу.

– И чему же ты так радуешься?

– Тому, что вы хотите мне поверить. В противном случае мне пришлось бы уйти.

Тимоти слегка подался в сторону.

– Нет, нет, – воскликнул куратор. – В этом нет нужды. Но почему ты говоришь, что принадлежишь этой штуке, ей, и что вы состоите в родстве?

– Потому, – сказал Тимоти, – что это Неф, сэр.

– Неф?

Тимоти протянул руку и откинул часть пеленальника.

Из вороха папируса выглянули сомкнутые глаза, глаза неимоверно старой женщины, с тончайшим просветом между зашитых век. Над ее губами взметнулась почти невесомая пыль.

– Это Неф, сэр. Мать Нефертити.

Куратор вернулся к своему столу, сел и взялся за хрустальный графин.

– Ты пьешь вино?

– Сегодня будет первый раз, сэр.

Доктор Олкотт наполнил вином две рюмки, передал одну из них Тимоти и только потом, после того как они выпили, заговорил снова.

– А почему ты принес это – ее – именно сюда?

– Это самое безопасное место в мире.

– Верно, – кивнул куратор. – И ты предлагаешь ее – Неф – нам? Хочешь, чтобы мы ее купили?

– Нет, сэр.

– Так чего же ты тогда хочешь?

– Просто чтобы вы, сэр, если она здесь останется, каждый день с ней разговаривали, хоть немножко, – пробормотал Тимоти, смущенно изучая носки своих ботинок.

– И если я обещаю, ты поверишь мне на слово?

– Конечно, сэр, – обрадовался Тимоти. – Если вы обещаете. – Он взглянул куратору прямо в глаза и добавил: – Только надо, чтобы вы не только говорили, но и слушали ее.

– Так она, значит, разговаривает?

– И много, сэр.

– А вот сейчас, сейчас она говорит?

– Да, но вам, чтобы услышать, нужно нагнуться к ней поближе. Я-то уже привык, да и вы со временем привыкнете.

Куратор закрыл глаза и прислушался. Через некоторое время его уши различили нечто вроде шороха сухой бумаги. И все.

– Так что же она все-таки говорит? – спросил он, выпрямляясь. – Ну, хотя бы по большей части.

– Все, что только можно сказать о смерти, сэр.

– Все?

– Четыре тысячи четыреста лет, как я уже говорил, сэр. И девятьсот миллионов людей, которым пришлось умереть, чтобы мы могли жить.

– Жутковатое количество смертей.

– Да, сэр. Но меня это радует.

– Странные вещи ты говоришь.

– Нет, сэр. Ведь если бы они так и жили, мы не могли бы здесь пошевелиться. И даже вздохнуть.

– Я понимаю, о чем ты. Так значит, она знает все?

– Да, сэр. Ее дочерью была Прекрасная Бывшая Здесь. А значит, она – Та, Которая Помнит.

– Призрак, рассказывающий полную, живую историю Книги мертвых?

– Пожалуй, что и так, сэр. И еще одна вещь.