Из ранних произведений (1835 – 1844)

[XIV, 4] «Идеи Платона, за которые его порицает Колот, повсюду оспариваются Аристотелем, выдвигающим относительно них всяческие сомнения: в трактатах по этике и по физике, в своих экзотерических диалогах, так что, по мнению некоторых, в отношении этих положений проявилось не столько его стремление к мудрости, сколько страсть спорить, как если бы он поставил себе целью унизить философию Платона» (стр. 1115).

[XV, 2] «Он [Колот], как будто до конца овладевший всей мудростью, считает совершенно равнозначными, означающими одно и то же, выражения: „человек не существует“ и „человек есть нечто несуществующее“. Платон же тщательнейшим образом различал выражения: „не существовать“ и „быть несуществующими“, а именно, в первом заключается отрицание всякого бытия, вторым же устанавливается различие между „подлинно сущим“ и „причастным к бытию“».

Вот ещё одно место, из которого можно увидеть имманентную, самодовлеющую глупость блаженного Плутарха.

[XV, 3] «Позднейшие философы усмотрели в роде и форме… только различие, выше же они не смогли подняться, натолкнувшись на слишком большие логические трудности».

[XV, 4] «Между „подлинно сущим“ и „причастным к бытию“ существует такое же соотношение, как между причиной и материей, оригиналом и копией, силой и действием» (стр. 1115).

— — —

Если Плутарх говорит по поводу учения об идеях Платона, что Платон [XV, 7] «не пренебрегает чувственным, но говорит, что бытие имеет [только] мыслимое», – то глупый эклектик не понимает, что именно в этом и обвиняют Платона. Платон не упраздняет чувственного, но признаёт бытие за мыслимым. Таким образом, чувственное бытие не выражается в мыслях, а умопостигаемое тоже отнесено к сфере бытия, так что существуют два мира – один рядом с другим. Здесь можно видеть, какой отклик находит платоновский педантизм, особенно у обыденных людей, а Плутарха по его философским взглядам мы можем причислить к обыденным людям. Само собой разумеется: то, что у Платона представляется оригинальным, необходимым, великолепным на известной ступени философского развития, – то у индивида, стоящего на рубеже древнего мира, является бледным воспоминанием об упоении того, кого уже нет в живых, лампой допотопной эпохи и производит столь же отталкивающее впечатление, какое производит старик, впавший в детство.

Нельзя лучше критиковать Платона, чем это делает Плутарх, расхваливая его: