— Конечно, Юлия. Я вовсе не хочу ничего менять. Вам незачем обо мне думать, вовсе нет, но можно ведь помнить обо всем остальном, таком прекрасном, светлом. Ведь это было время нашей юности, мне хотелось еще раз в него окунуться и заглянуть в ваши глаза.
— Пожалуйста, говорите о чем-нибудь другом. Может быть, для вас это и так, а для меня слишком многое изменилось с тех пор.
Я смотрел на нее. Былая красота покинула ее, она была всего лишь фрау Гершель.
— Разумеется, — оборвал я ее довольно грубо и уже не имел ничего против возвращения ее мужа с двумя бутылками вина.
Это было крепкое бургундское, и Гершель, который явно не привык много пить, уже после второго бокала захмелел. Начал подтрунивать над своей женой из-за меня. Но поскольку она на это не поддалась, он засмеялся и сдвинул свой бокал с моим.
— Сначала она вовсе не хотела, чтобы вы приходили, — сказал он мне доверительно.
Юлия встала.
— Извините, мне нужно к детям. Девочка не совсем здорова.
Она вышла, и я понял, что больше она не вернется. Ее муж, подмигнув, откупорил вторую бутылку.
— Лучше бы вы этого не говорили, — сказал я ему с упреком.
Он только засмеялся.
— Боже мой, в конце концов она не настолько раздражительна, чтобы ее это задело. Пейте же! Или вам не нравится вино?
— Вино отличное.
— Не правда ли? А кстати, расскажите, что там у вас было с моей женой? Так, наверное, ребячество?
— Ну да, ребячество. Сделайте одолжение, не будем об этом говорить.
— Конечно, не хочу быть назойливым. Десять лет ведь прошло, не так ли?
— Извините, но лучше мне уйти.
— Почему же?
— Так будет лучше. Может быть, завтра еще увидимся.
— Ну, если вам так хочется… Подождите, я вам посвечу. Когда вы придете завтра?
— Думаю, после полудня.
— Вот и хорошо, как раз к кофе. Я провожу вас до отеля. Нет, я настаиваю. Мы можем там вместе еще выпить.
— Спасибо, я хочу спать, я устал. Передайте от меня привет вашей жене, до завтра.
У дверей я отодвинул его и пошел один через большую рыночную площадь, а затем по тихим темным переулкам. Я еще долго бродил по маленькому городку, и, если бы с какой-нибудь старой крыши мне на голову упал кирпич и убил меня, так бы мне было и надо. Я глупец! Какой я глупец!
Туман
Утром я рано проснулся и решил сразу же отправиться в путь. Было холодно, и туман лежал так плотно, что не было видно другой стороны улицы. Замерзая, я выпил кофе, расплатился за ночлег и завтрак и широкими шагами двинулся в хмурую утреннюю тишину.
Быстро согреваясь, я оставил позади город и сад и погрузился в призрачный туманный мир. Это всегда чудесное, захватывающее зрелище, когда туман разделяет все соседствующее и мнимо принадлежащее друг другу, когда окутывает каждую фигуру и делает ее безысходно одинокой. Идет мимо тебя человек по проселку, гонит корову, или козу, или толкает тележку, или несет узел, а позади него плетется, виляя хвостом, собака. Ты видишь, как он приближается, здороваешься, он отвечает тебе, но, как только проходит мимо, ты оборачиваешься, смотришь ему вслед и видишь, как он становится неотчетлив и исчезает в сером мареве без следа. То же с домами, садовыми изгородями, деревьями и виноградниками. Ты думаешь, будто прекрасно знаешь эти места, и удивляешься, увидев, как далеко от улицы отошла стена какого-то дома, каким непомерно высоким стало это дерево и как низок этот домик. Избы, которые, как ты всегда думал, стоят совсем близко друг к другу, оказываются в таком отдалении, что с порога одного дома другой и не разглядишь. Совсем рядом слышишь людей и животных — они ходят, живут, издают разные звуки, но видеть их ты не можешь. Во всем это есть что-то сказочное, чужое, ускользающее, и вдруг ты ощущаешь это призрачное, символическое явным и пугающим. Начинаешь понимать, что две вещи или два человека, кем бы они ни были, в сущности, остаются неумолимо чужими друг другу: вот так и наши судьбы могли лишь на миг пересечься, лишь на мгновение создать видимость близости, соседства и дружбы.
Стихи пришли мне на ум, и я твердил их про себя по дороге:
1906
Казнь