Из развитого в дикий нелепые ШАГИ

А так Саша, в отличие от моих товарищей по курсу, был человеком замкнутым, необщительным. И еще, было в нем что-то такое, что настораживало. С ним никто не дружил. Все пять лет учебы, он был как бы сам по себе. А наши кадеты (так в нашей среде называли бывших суворовцев) все как один его презирали, хотя говорили, что он тоже некоторое время учился в суворовском училище.

И лишь меня Коренков выделил из всех. Дружбы между нами не было. Так, приятельские отношения. И вдруг такое – рассказывать обо мне жене, да еще так, что у той даже сложилось обо мне какое-то представление. Ну, да бог с ними, с Коренковыми.

Под влиянием выпитого, постепенно впал в состояние смешливой дурашливости. Мы весь вечер танцевали с Татьяной, и я развлекал ее своим обычным джентльменским набором шуток.

– Ну, вот ты и стал таким, как я тебя представляла, Вондрачек, – вдруг обратилась она ко мне на «ты» и рассмеялась.

Не знаю, что она себе вообразила, но мне вновь стало грустно. Проводив ее на место, поклонился и ушел к другим ребятам.

Что было потом, помню смутно. Много пил, оттого что спиртное, казалось, не брало и самое ужасное не давало забыть мою тоску. Похоже, ушел по-английски, не простившись ни с кем. Во всяком случае, момент прощания напрочь выскочил из головы. Я уже дошел до оврага, когда меня нагнали.

– Нехорошо, Вондрачек. Что же ты с нами не попрощался? Когда теперь увидимся? – остановил Саша, – Заставил нас с Таней целую остановку бежать за тобой.

– Не люблю прощаться, – ответил им, что было сущей правдой.

– Я сам ни с кем не попрощался, а вот с тобой хотелось бы. А ты что, пешком собрался идти? Да еще через овраг.

– Так намного быстрее.

– Там же темно.

– Ничего. Я дорогу знаю.

– Ну, пойдем. А здесь не опасно так поздно ходить? – спросил Саша, впрочем, не зря спросил.

– Опасно. Но, со мной вас никто не тронет, – ответил ему.

– Ну, Вондрачек, ты выдумщик, – рассмеялся Саша.

Я не стал его убеждать, поскольку давным-давно знал, что огромный, поросший деревьями и кустарником, овраг, отделяющий район Павлова поля от центральной части города, действительно небезопасен, даже в дневное время. И еще знал, что моя липовая «кликуха», которой в мои шестнадцать лет наградил наш авторитет Ленчик, всегда выручит.

И вот мы свернули с улицы на грунтовую дорожку и вскоре углубились в густые заросли, в кромешную темень. Мои попутчики притихли, непривычные к ходьбе вслепую, когда движешься на интуиции, чувствуя дорогу лишь ногами.

– Вондрачек, может, вернемся? – минут через десять спросил Саша.

– Еще чего. Скоро источник. Искупаемся и пойдем дальше, – пошутил я.

– Что за источник? – спросила Татьяна.

– Харьковской минеральной воды.

– А разве там можно купаться?

– Нельзя. Но, если очень хочется, то можно.

– Еще милиция заберет, – предположил Саша.

– Милиция в такое время туда не сунется. Опасно, – снова пошутил я.

Вскоре оказались у источника. Там было хоть какое-то освещение. Помню, несколько раз порывался войти в ручей, куда из десятков водоразборных труб шумным потоком стекала минеральная вода. Но, более трезвая, чем я, парочка, смеясь, успевала меня удержать.

Подурачившись, попили водички и тронулись дальше. Теперь нам предстояло преодолеть довольно крутой затяжной подъем. Шли медленно, часто останавливаясь, чтобы Татьяна могла отдохнуть. А она не замолкала ни на минуту. Похоже, ей нравилась наша необычная ночная прогулка.

«Какие счастливые», – подумал я, и снова загрустил. Татьяна, почувствовав мое состояние, наконец, утихла, и мы некоторое время шли молча. Потом она взяла меня под руку и ускорила шаг. Саша, слегка отстав, шел позади.

– Это ты свою девушку вспомнил, которая умерла? – тихо спросила Татьяна. «Надо же, и об этом доложил», – с досадой подумал я, но кивнул. Всю оставшуюся часть пути мы так и шли с ней под руку. Она что-то говорила, но я уже не слушал никого, охваченный своими мыслями.

Момент прощания с Вондрачком и его молодой женой не запомнился ничем. Четверть века ничего о них не слышал. И вот в телефонной трубке вдруг возник его голос, напомнив смешное прозвище, которое мы оба когда-то носили.

– Здравствуй, Вондрачек, – ответил ему, – Ты где?

– Я-то у себя на Родине – в Москве. А вот ты как здесь оказался? Живешь здесь уже столько лет, а я и знать ничего не знаю. Хорошо, Гаппарыч рассказал о тебе, когда приглашал на встречу. Ну, я туда, конечно, не пошел, а телефончик твой у него взял. Может, встретимся? Ты где сейчас?

И мы тут же договорились встретиться через час на Лубянке.

Я узнал его сразу, хотя он и стал вдвое шире, и, казалось, врос в землю.

– Ну, Вондрачек, ты и отощал, – пошутил, оглядывая его пышные формы.

«Хорошо питался все это время», – подумал я.

– А ты совсем не изменился, Вондрачек, каким был, таким остался, – радостно смотрел он на меня.

Оказалось, в Москве он живет не так уж и давно – со времени путча, а до этого служил в Сибири, а потом в Польше и в Чехословакии.

– Надо же, пан Вондрачек, попал в Чехию. Ну и как там? – с интересом спросил его.