Из рода Караевых

Кто-то положил Василию руку на плечо, он оглянулся и увидел Петьку Сазонова. Дроздовская фуражка надета набекрень, толстые щеки лоснятся, глаза — мутные, пьяные, плутовские.

— Ты что же это такое удумал, Вася, друг сердечный, таракан запечный?! — затараторил Петька. — Мне ротмистр говорит, я ушам не верю!.. Наши уже погрузились, я отпросился на минуту, авось, думаю, встречу тебя… Васька, выкинь из головы, что придумал, идем на корабль!

Он взял Василия за рукав шинели, потянул за собой, Василий отвел его руку:

— Иди ты, Петька, знаешь куда!.. Остаюсь, вес!

— Так ведь красные тебя к стенке поставят! Недаром в частушке поется:

Я на бочке сижу,
бочка вертится.
Я у Врангеля служу,
Ленин сердится!

— Ну и пусть ставят к стенке, если заслужил. А может, еще и не поставят!

— По головке погладят?

— Видно будет. Тебя-то куда, дурака, несет?

— Ротмистр говорил: нам Антанта всего даст, снарядит заново, как следует, и тогда будет сделан агромадный десант!

— А Врангель только что юнкерам другое сказал: «Европа и Америка нас предали… Уходим в море… пока угля хватит».

— Много он знает, твой Врангель долговязый! Ротмистр говорил, будто теперь командовать будет Кутепов. А это знаешь какой ухарь, — у него борода и та железная!.. Идем, Васька, на корабль! Вместе — так до конца вместе. Что же ты дружка бросаешь одного?! — Шалые, пьяные Петькины глаза наполнились слезами.

— Жалко мне тебя, идиёта! Ротмистр говорил, что они «цветных» без разбору, всех — к ногтю! Раз ты дроздовец, малиновый погон, — становись в стенке! Разговор короткий. Если уж так у нас с тобой получилось, надо за одно что-нибудь держаться, а не болтаться от кромки до кромки, как дерьмо в проруби!.. Ты, я знаю, все о земле думаешь, а как оно там получится, с земелькой? Ротмистр говорил, что, когда наши… то есть белые эти… победят и Москву возьмут, — с землей все решится по-справедливому, на основании земельной леформы!

— Это как понимать — по-справедливому?

— Ну, оставайся! — не отвечая на вопрос, огрызнулся Петька Сазонов. — Получишь от красных три аршина… по справедливости… В последний раз говорю: идем на корабль!

Пронзительным воплем вдруг разразился пароходный гудок, полосуя Василию сердце на части, и снова он дрогнул, как тогда, в степи. И увидев, что земляк колеблется, Петька Сазонов снова крепко ухватил Василия за рукав английской шинели, потащил за собой.

IV

Часовыми у трапа «Херсонеса» стояли юнкера-сергиевцы: тот высокий, с нежным румянцем, угостивший Василия папиросой, и низенький чернявый.

Высокий юнкер посмотрел на Василия удивленно, но ничего не сказал — пропустил на трап.

Петька Сазонов и Василий поднялись на палубу и увидели ротмистра Валерьянова. Он стоял, опершись о борт, смотрел отсутствующими глазами на пристань, кишевшую людьми. Люди — военные и штатские — суетились, бегали по пристани взад и вперед, что-то кричали, о чем-то спорили, и это громкое тревожное кишение, казалось, вот-вот взорвется громовой бомбой общей паники.

Запыхавшийся Петька Сазонов, небрежно козырнув, доложил:

— Прибыли оба-два, господин ротмистр!

Ротмистр Валерьянов, скользнув безразличным взглядом по лицу и фигуре Василия, коротко бросил:

— Погоны надеть!

И тут же повернулся в стоявшему рядом с ним капитану-корниловцу, зеленовато-бледному, в потертой шинели, накинутой на плечи. Левая рука на черной перевязи, щека дергается в нервной судороге, глаза горячечно воспалены, на коричневом френче на груди знак первопоходника — обнаженный меч в лавровом венке, висящий на георгиевской ленте.

Капитан-корниловец говорил жарко и бессвязно, как в бреду:

— Что же это делается, Юра?! Ведь — конец, конец!.. Такие офицеры погибают… Ромка Казарский, герой, первопоходник, помню, под Динской спас меня, один отбился от трех матросов, — сейчас убит под Перекопом… Юра, я девятнадцать раз ранен, во мне пуд железа сидит, меня так и зовут «железный капитан». И опять — поражение, опять — уходим… к черту в зубы! Почему, Юра?! Почему?!

— Успокойся, Вячеслав! — Ротмистр Валерьянов положил свою руку на руку «железного капитана», но тот продолжал говорить:

— Почему Слащева отстранили от командования? Почему не выгнали на позиции всю тыловую сволочь? Почему?..

— Возьмите себя в руки, капитан Грузинов, вас слушают нижние чины! — строго сказал ротмистр Валерьянов, покосившись на Василия и Петьку.

Корниловец умолк, стал озираться по сторонам затравленными, безумными глазами.

По палубе пробирался толстый добродушный военный врач с узкими погонами коллежского советника.

— Господа, пропустите — женщина рожает!

— Где?

— Сказали — в трюме!

— Нашла подходящее место!

— А главное — время!

— Доктор, а кто роженица?

— Говорят, супруга штабс-капитана, артиллериста. Родит девочку — будет новая капитанская дочка.

— А мальчика — новый Пугачев!

Внизу у трапа появился старик генерал, картинно седобородый. На палубе кто-то сказал:

— Смотрите, это генерал Стогов, командующий севастопольским укрепленным районом.