Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

Перед мамой первым делом встал вполне житейский вопрос: на какие средства нам существовать? И она занялась, как теперь сказали бы, «челночным» промыслом – мелкой безобидной спекуляцией. Пришлось для этого «химичить»: на карточку, которая выдавалась сыну Софьи Николаевны по месту работы для бесплатного проезда по железной дороге, наклеивалась фотография моей мамы. По этой «провизионке», как ее называли, мама вместе с компаньонкой, соседкой по квартире Марией Ивановной Ремизовой, ездила в небольшие городки типа Понырей за яблоками. Отлучались они ненадолго, дня на два, на три, возвращаясь с корзинами пахучих антоновских яблок. Выручка от продаж была невелика, но маленький навар все же был. Благодаря корзине таких вот крупных, с желтым наливом яблок, преподнесенных нужному человеку, нам дали освободившуюся в той же квартире восьмиметровую комнатку. И мы, и наши родственники вздохнули с облегчением, когда расселились.

До революции этот дом № 6 в 1-м Басманном переулке, с эркером-фонарем посередине, постройки 1914 года (можно сказать, что дом – мой ровесник), населяли обеспеченные люди – инженеры, врачи, адвокаты. Квартиры были барские, большие, с комнатами для прислуги. В одну из таких комнаток мы с мамой и водворились. К тому времени квартира, как и все другие в доме, уже превратилась в коммунальную: в ней обитали четыре семьи, наша стала пятой. Позднее, году в 1927, мы перебрались на два этажа ниже – в квартиру № 4. Здесь народу было еще больше, но и комната досталась нам попросторнее. Соседи по квартире были в основном люди интеллигентные – кто купеческого (как Ивановы, жившие через стенку), а кто и дворянского происхождения. В каждой комнате по семье – всего человек тридцать. Но жили дружно, проблемы появились позже, когда начали подселять рабочих, недавно приехавших из деревни.

Только одна квартира сохранила свой прежний барский облик: в ней жила семья Лолейта Артура Фердинандовича, известного строителя-архитектора, одним из первых применившего в российской практике железобетонные конструкции. Лолейт, продолжавший работать при Советской власти, находился на положении высококвалифицированного спеца. Он получал хороший оклад – две с лишним тысячи рублей, для второй половины 20-х годов это была солидная сумма. Квартира Лолейтов не подлежала уплотнению. У них имелась даже прислуга, рыжеволосая веснушчатая девушка по имени Катя. Запомнилась она мне, наверное, потому что наличие прислуги в ту эпоху само по себе стало уже уникальным явлением.

Позже, уже подростком, я стала часто бывать в этой семье, так как подружилась с Ирой, младшей дочерью профессора. Мама ее благоволила ко мне. Меня нередко сажали за огромный, напоминавший мне студенковский стол и угощали всякими вкусностями. Чувствовала я себя очень стесненно и выглядела, наверное, неуклюжей, неловкой. Не зная, как подступиться к тому или иному блюду, я окончательно терялась.

Ира часто подходила к пианино и играла для меня Баха, Шопена, Шуберта, Грига. Слушала я с наслаждением. Все дочери в этой семье, а их было пять, по традиции старых русских интеллигентных семей играли на фортепиано или пели. Устраивались у Лолейтов и любительские музыкальные вечера. Ира приглашала меня, и я, сидя в укромном уголке, с замиранием сердца слушала игру профессиональных пианистов – их друзей. Так во мне пробуждался интерес к музыке. Мне очень хотелось учиться играть на пианино, но у нас его не было и быть не могло. Иметь дома этот инструмент долгое время оставалось моей заветной мечтой, это желание удалось осуществить только в Пекине.

В гостиной у Лолейтов, помню, висела в позолоченной раме огромная картина: на ней была изображена Богоматерь с младенцем Иисусом на руках. Впервые я увидела такое великолепное произведение. До этого мне приходилось видеть только грубо намалеванные маслом дешевые лубочные картинки, какие украшали и нашу комнатушку, и я с удовольствием созерцала одну из них: зимняя ночь, одинокая избушка в лесу, в небе висит круглая, как дыня, луна. Мне очень нравилась эта незатейливая картинка. А тут шедевр итальянского художника Рафаэля «Сикстинская мадонна», как мне объяснила Ира. Правда, это была всего лишь копия, но превосходно выполненная, в чем я могла убедиться много позже, когда увидела в Дрездене, в галерее Цвингер, ее оригинал. В свое время семье Лолейт предлагали продать эту картину, давали хорошие деньги, но они отказались.