Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

Сальда меня поддержала, а вот с Клавой творилось что-то непонятное. В последнее время она начала отходить от меня, проявляла холодность. Она была человек в себе, сдержанная и скрытная, но явно не одобряла развитие моих отношений с Ли Мином. Возможно, в ней играло ущемленное женское тщеславие, чувство оскорбленного самолюбия: как же, предпочли не ее, а Лизу! К Ли Мину особого чувства она не испытывала, но ведь она привыкла быть первой! После моей свадьбы наши дружеские отношения окончательно прекратились.

Правда, она пригласила меня к себе, когда выходила замуж за коллегу по издательству – модника и пижона. Он мне не понравился, и я оказалась права: женская судьба Клавы не сложилась, как и у многих красивых женщин. Когда она тяжело заболела, муж тут же начал изменять ей. Клава ушла из жизни несчастной, не дожив и до сорока лет.

Мы с Ли Мином поженились в начале февраля 1936 года.

Регистрироваться не ходили. В те времена можно было обходиться и без этой формальности: советский закон признавал гражданский брак наравне с официально зарегистрированным.

Так поступали многие советские граждане. Да и мне это казалось лишней процедурой. Разве печать на свидетельстве делает брак более надежным и прочным? Так я тогда рассуждала.

В Китае в те времена тоже существовало либеральное отношение к регистрации. По традиции главным для признания законности брака была его гласность, публичность. Проще говоря, свадьбу надо было играть, чтобы все знали, а наличие бумажки никто и не проверял. Тем более в условиях нелегальной деятельности куда идти регистрироваться – в гоминьдановские органы? Беспокойная жизнь подпольщиков приводила к тому, что супружеские отношения нередко оказывались скоротечными, а фиктивные браки, служившие для прикрытия, превращались в настоящие. В том кругу профессиональных революционеров, к которому принадлежал Ли Лисань, практически каждый пережил в личной жизни расставания и новые встречи, у каждого было по нескольку браков: у Мао Цзэдуна – четыре, у Лю Шаоци – пять или шесть, только Чжоу Эньлай всю жизнь оставался со своей Дэн Иньчао.

Позднее мне нередко приходилось отвечать на вопрос:

– А вы какая по счету жена Ли Лисаня?

На что я говорила:

– Пятая.

И с гордостью добавляла:

– И последняя.

У китайских коммунистов имелось правило – получать на брак устное разрешение партийной организации. Этого было достаточно.

И вот в преддверии свадьбы Ли Мин повел меня в гостиницу «Люкс» к тогдашнему руководителю делегации китайской компартии в Коминтерне Ван Мину. Это имя потом сопровождало нас всю жизнь. От Ван Мина зависело, станем ли мы мужем и женой. Мне, неискушенной в правилах поведения китайских партийных работников, это показалось несколько странным, но в некоторой степени даже польстило.

В середине 30-х годов Ван Мин представлялся важной фигурой – он был членом Политсекретариата и Президиума ИККИ, был близок с Георгием Димитровым, прославленным борцом с фашизмом, избранным в 1935 году на пост Генерального секретаря Исполкома Коминтерна, и вообще пользовался поддержкой ответственных руководителей этой организации. В советских газетах публиковались его выступления и статьи на русском языке. Можно с уверенностью сказать, что в широких кругах советских людей его знали лучше, чем Мао Цзэдуна, о котором мало что было известно. Но по возрасту и партийному стажу Ван Мин значительно уступал Ли Лисаню и другим руководителям КПК. Позднее Ли Лисань рассказал мне о том, как у него произошло знакомство с Ван Мином.

Летом 1928 года, когда в обстановке крайней секретности под Москвой собрался VI съезд КПК, Сталин встретился с ведущими руководителями партии: Цюй Цюбо, Чжоу Эньлаем, Ли Лисанем и Сян Чжунфа, а переводчиком на этой встрече был слушатель «Суньятсеновки» Ван Мин, хорошо говоривший по-русски. В 1929 году молодой, но амбициозный выпускник университета приехал в Шанхай. В то время Ли Лисань возглавлял отдел пропаганды ЦК КПК и вообще вершил делами партии. Когда он вызвал Ван Мина для беседы по поводу «трудоустройства», тот прямо заявил, что желает остаться в аппарате ЦК, претендуя на руководящую должность, ведь в Москве он ходил в любимчиках у Павла Мифа, ректора Университета им. Сунь Ятсена. Особенно Ван Мин выдвинулся во фракционной борьбе в среде китайских студентов, когда он, опираясь на поддержку руководства университета, записал своих противников в «троцкисты», а сам возглавил так называемую «группу 28 с половиной большевиков»[49]. Он считал себя ортодоксальным многознающим марксистом. Но Ли Лисань указал ему, что теоретические знания – это еще не все, необходимо набраться практического революционного опыта, и рекомендовал Ван Мину начать с рабочих низов, как он сам это сделал по возвращении из Франции. Ван Мин был направлен на партийную работу на шанхайскую табачную фабрику. Он был страшно обижен, посчитав, что Ли Лисань применяет к нему «репрессивные меры», и стал жаловаться Мифу, непрерывно посылать письма в Москву. Причем отправлял их простой почтой, что было грубым нарушением конспиративной дисциплины.