Из России за смертью

С каждым метром становилось все труднее бороться с накатывающей усталостью, хватающей за ноги, и давящей тяжестью безвольно болтающегося на плече тела майора. Но, слава Богу, в пыльной дымке показалась белая решетчатая ограда. Рубцов решил прямиком на КПП.

Перед калиткой он поставил на ноги Найденова и дал ему короткую чувствительную пощечину, после чего майор открыл глаза и попытался что-то сказать. Рубцов толкнул его на территорию. Тут же возник дежурный офицер.

— Выручай, лейтенант. Еле ноги унесли. Полиция на хвосте. Сейчас сюда нагрянут.

Лейтенант не стал ничего выяснять, а лишь крикнул: «Петренко!»

Перед ним возник молодой матросик.

— Отведи в санчасть.

Матросик подбежал к Рубцову: «Пошли».

Лейтенант, поглядывая за решетку и слыша приближающуюся сирену, спросил уже в спину уходящему Рубцову: «Как доложить?»

— Подполковник Рубцов и майор... Как тебя? — подполковник уставился на спутника, будто первый раз видит.

— Майор Найденов из Уамбо, — безразлично выговорил тот.

Лейтенант одернул форму, готовясь к встрече с ангольской полицией.

Про себя посочувствовал мужикам: «Отвоевались. Теперь как пить дать в Союз отправят, а может, и на трибунал раскрутят».

К воротам подъехали две полицейские патрульные машины. Из одной вылез толстый важный полицейский, поприветствовал жестом лейтенанта, походил возле ворот, показал жестами, что ищет двух русских. Лейтенант молча пожал плечами, махнул на прощание рукой и ушел в помещение. Полицейский постоял, поглазел, о чем-то поговорил со своими коллегами, справил нужду у столба решетчатой ограды и, сев в машину, уехал. Вторая машина последовала за ним.

Чистая светлая палата с двумя никелированными кроватями, тумбочками возле них и настольными лампами выгодно отличалась от номера, в котором ночевал Найденов.

— Офицерская, — солидно пояснил матросик. — Только отсюда никуда нельзя. Карантин. Туалет направо. Курить в палате запрещено. Отдыхайте пока.

Замполит придет, разберется. — И матросик исчез.

Рубцов, не раздеваясь, в ботинках улегся на заправленную кровать и задрал ноги на спинку. Найденов посмотрел в окно. На плацу несколько матросов занимались строевой. Старшина лениво подавал им команды. «Теперь уж точно влипли», — подумал майор и спросил неравномерно сопевшего подполковника:

— Что дальше будет?

— Ну и пуганый ты мужик! Не боись. Дальше фронта не пошлют.

Интересно, у них тут спирт есть? Раны промывать.

— Куда еще пить! И так народу сколько покалечил. За что?

— Не твое дело. Просто не понравились. А вообще, ничего, ребята крепкие. Особенно который стрелял. Такой и убить может. Ладно. Ерунда. С кем не бывает. Как хочешь, а я вздремну. Устал что-то.

Подполковник замолк, его беспокойное сопение перешло в негромкий непрерывный храп.

Как только Найденов лег и закрыл глаза, снова в голове все закружилось. Он вспомнил, как однажды после дождя вошел в березовую рощу, остановился, и вдруг березы поплыли перед глазами, закружились в плавном неспешном танце, гордо закинув свои зеленые светлые головы. Он упал и потерял сознание, а когда очнулся — снова шел дождь и березы озабоченно склоняли над ним свои мокрые ветки. В тот момент Найденову показалось, что жизнь прошла и вставать не имеет смысла. Он лежал, с веток вода капала прямо ему в глаза. Было спокойно, сыро и безразлично. Никаких мыслей, никаких желаний. Никакого беспокойства. Чего он ждал? Смерти? Или окончания дождя? Он просто лежал. И в глаза капал дождь. И жизнь была ненужной, чужой, нездешней. Ему не верилось, что он когда-нибудь сможет встать, отряхнуть прилипшую траву и в хлюпающих кедах побредет к дачной станции. Зачем? Душная, заплеванная электричка повезет его в прокуренное офицерское общежитие, где соседи уже сдвинули столы для убогого вечернего пьянства, а завтра утром будет стоять с тяжелой головой на разводе и прикидывать, сколько денег осталось до получки.

Только там под березами он почувствовал, что такое свобода.

Свобода просто быть и просто умереть. Он продолжал смотреть в темнеющее небо, и ему было все равно, куда и зачем ветер гонит плотные тучи. Он был сам для себя и не знал, что с собою делать. Незаметно перестал ощущать тело, утихли звуки, краски леса разделились на светлые и темные. Березы больше не волновали его, дождь прекратился, ветер высушил щеки. Он понял, что не умрет, что надо вставать и жить...

Лежа головой на белой подушке, пахнущей марганцовкой, Найденов не мог ни на чем сосредоточиться. Та же апатия сковала его мозг и все тело. Но в отличие от случая в лесу, он не чувствовал легкости, не был спокоен в ожидании непредсказуемого конца его жизни. Найденов устал, и даже не физически, а словно все чувства в нем запросили отдыха. Слишком много наворотов на психику человека, привыкшего существовать по простым и ясным правилам. После всего, что с ним произошло майор не думал о последствиях, не думал о себе, а лишь мучительно пытался вспомнить о чем-то единственно важном. И вспомнил. Ана! Он больше ее не увидит. А зачем тогда все остальное? Ана...