Из России за смертью

Он верил каждому слову, напечатанному в «Правде». Особенно вдумчиво вчитывался в установки передовиц, даже когда речь шла об усилении партийной работы по организации зимовки скота. Подчеркивал карандашом требования и был совершенно спокоен за вверенный колхозам скот. Партия указывала генералу, о чем думать, как понимать события, какие делать выводы. И жилось от этого Саблину легко, честно и справедливо. Поэтому и Советов был для него не просто осторожный интриган-функционер, а представитель самого важного в его жизни Органа. Генерал мог не соглашаться, но ослушаться — никогда. Поэтому упрямо шел по улице Куйбышева к Старой площади. Но вместо того, чтобы повернуть направо к центральному входу, вдруг нырнул в переход. Ему показалось, что кто-то наблюдает за ним из стоящей на площадке машины. Не зная, куда деваться, он, пометавшись по переходу, вышел к громоздкому памятнику. И с удивлением остановился возле него.

Никогда вблизи Саблин не видел этот неизвестно что выражающий монумент с крестом на макушке. Постояв в нерешительности, Саблин огляделся и не увидел ни одной скамейки. Странно, вроде бульвар, а посидеть негде. Ах, да!

Рядом же ЦК. Значит, сидеть не положено. Стараясь не оглядываться и не привлекать внимания, генерал принялся изучать памятник. На серой чугунной плите надпись гласила: «Гренадеры своим товарищам, павшимъ въ славном бою подъ Плевной 28 ноября 1877 года». Генерал вздохнул и на секунду забыл, что забрел сюда, боясь нарваться на кагебешников.

Возникшая мысль поразила своей очевидностью:

«Вот ведь за границей погибли, а памятник в центре Москвы поставлен». И Саблин представил, что также когда-нибудь воздвигнут монумент и тем, кто погиб и еще погибнет в Анголе и других «горячих точках».

Представил и сам себе признался: не поставят. Сделалось как-то нехорошо на душе. Получается, рядом с главным зданием страны нужно помнить о гренадерах, а о нем, Саблине, о его подчиненных, отдающих свою жизнь по приказу партии, никто и не узнает? Генерал вздохнул и подавил в себе невольные мысли.

Обошел памятник и с трудом прочитал еще одну надпись:

«Больши сех любве никтоже иметь дакто душу свою положит за други своя». Вот о чем нужно мыслить! А он мнется и не решается начать, может быть, самую главную в своей жизни боевую операцию.

Тихий голос на ухо уважительно произнес:

— Перед отъездом, Иван Гаврилович, решили к воинским святыням приобщиться?

Перед генералом стоял Комиссаров. Саблин от неожиданности не нашелся, что ответить. Показывая головой на памятник, раздраженно заметил:

— Странно он здесь стоит. Не к месту. Перенесли бы, что ли?

— Да. Крест между зданиями ЦК комсомола и партии как-то не вписывается, — согласился Комиссаров. Посмотрел открыто в глаза генералу и добавил:

— Пройдемте, Иван Гаврилович, со мной в машину. Каждая минута на счету. Или вы снова направляетесь к Советову?

— Это мое право! — рявкнул генерал.

— Тогда вам тем более будет небезынтересно познакомиться с мнением товарища Советова.

— В каком смысле?

— У нас имеется магнитофонная запись его телефонного разговора с генштабом.

— Вы отдаете себе отчет? — буквально прошептал Саблин.

— Работа наша такая, Иван Гаврилович. Следуйте за мной.

Они перешли на другую сторону улицы, разделенной бульваром. Саблин тяжело уселся на заднее сиденье. Комиссаров воткнул кассету в магнитофон, и после короткого писка послышался знакомый голос Советова: "... и еще, Петрович.

Был тут после обеда Саблин. Ты прав-растерян и не владеет ситуацией. Жалко его. Как бы чего не натворил..." Снова писк, и запись прервалась. Комиссаров вытащил кассету и, не оборачиваясь, сообщил обалдевшему генералу:

— Дальнейший разговор вас уже не касается. Удар был рассчитан точно. Саблин даже не смог бы повторить услышанное. Но этого и не требовалось.

Он понял: о нем, генерале Саблине, говорят в прошедшем времени. Это означает, списан окончательно. Комиссаров прав. Время больше терять нельзя. Саблин глухо произнес в затылок Комиссарову:

— Что я должен делать?

— Позвонить в Луанду и сказать: « Поехали».

Саблин в момент решительного поступка почувствовал овладевшую им апатию и безвольно спросил: «Как мне связаться с Пановым?»

Комиссаров передал ему трубку телефона, сказал несколько цифр в микрофон, и не успел генерал собраться с мыслями, как услышал резкий голос Панова: «Слушаю...»

— Это Саблин. Как там у тебя?

— Ждем вашего звонка.

— Вот и позвонил...

— Начинаем?

— Поехали! — решительно и зло скомандовал Саблин.

— Какие еще будут приказания? — Панов спрашивал буднично, словно речь шла о прогулке к водопаду.

— Вернусь — доложишь. Действуйте строго по утвержденному плану. У меня все.

Саблин передал трубку Комиссарову, давая понять, что разговор закончен.

AHA