Из семилетней войны

Через неделю после этого разговора, в ясный зимний день у квартиры генерала Вилиха остановился обмерзший почтальон. С лошади валил пот. Это было после обеда, когда старый генерал дремал в кресле с трубкой в зубах; прелестная Дори тихо наигрывала на гитаре в другой комнате. Почтальон, не постучав даже в дверь, вошел в комнату в своей дорожной шинели, из-под которой немедленно достал из кожаной сумки бумаги. Такое поведение курьера рассердило коменданта, и он уже хотел крикнуть: "lumpen" [10]!.. с какой-то приправой, но, взглянув на бумаги, к которым был прилеплен кусок пера, обозначающий экстренность, и на громадные печати, он замолчал и поспешно запер дверь в комнату Дори, затем жестом руки приказал почтальону удалиться и начал читать бумагу.

Так как у Вилиха были слабые глаза, а бумаги были секретные и к тому же спешные, от которых, казалось, зависело, многое, то он позвонил, чтоб пришел писарь, услугами которого, впрочем, он не любил пользоваться.

Блинд — так звали писаря — был ловкий малый, что называется, на все руки, замечательный каллиграф и остряк, который владел всевозможными почерками и писал стихи; он был очень догадливый, смышленый, в особенности при производстве военных следствий; словом, это был гений, а не работник, но вместе с тем был опаснейшим и несноснейшим существом в мире. Находясь на службе у военного, он ходил как хорошо выдрессированная лошадь, но стоило только отпустить повод узды, как творил такие чудеса, за которые мало было обыкновенных палок. Однако на этот раз без Блинда нельзя было обойтись. Генерал Вилих получил его в наследство от своего друга и держал его при себе почти в заключении. На вид Блинд был недурен собой, сильный мужчина, хотя немного прихрамывал и на лице имел красные пятна. По костюму, его можно было назвать щеголем.

Когда он пришел, генерал отправился запереть Дори в третью комнату, а затем велел писарю читать депешу. Она была прислана прямо из главной квартиры короля…

Взглянув на громадный лист бумаги, исписанный почти наполовину, Блинд побледнел и зашатался.

— Что с тобой? Читай!..

Блинд, громко заикаясь, начал читать, но едва он прочитал несколько слов, как Вилих вырвал у него бумагу и закрыл ему рот рукою. Затем, показав ему кулак, он крикнул: "молчать"! и вытолкнул его за дверь.

Бумага была чрезвычайно важная, секретная; поэтому не следовало, чтобы о ней знал какой-нибудь писарь. Генерал злился на себя за то, что позволил Блинду прочитать. Но хуже всего было то, что он знал ловкость этого человека; Вилих был уверен, что Блинду достаточно было взглянуть на бумагу, чтобы уловить весь смысл написанного; по крайней мере он был такого мнения о писаре.

Закрыв дверь за Блиндом, генерал взялся за бумагу, он читал ее и весь дрожал. Депеша была написана в резких выражениях. Король упрекал Вилиха в его халатности, что он слеп и самоуверен, вследствие чего он не знает, что у него делается под боком; что готовится покушение на жизнь короля; что из дворца высылаются шпионы, убийцы, корреспонденции и депеши; что именно он среди белого дня позволяет королеве, жене Брюля и генералу Шперкену организовывать эти заговоры.

Вся эта сеть интриг, жертвой которых чуть не стал король Фридрих, была открыта последним, благодаря только своему здравому рассудку и сметливости. Какой-то Гласау, — говорилось в депеше, — находящийся на службе у короля в должности камердинера, был подкуплен женой министра, так же как недавно бежавший изменник Симонис, соучастник Гласау, выдал тайну, которая ему была доверена, и сознался, что последний из-за денег решился поднести королю яд в шоколаде.

Когда Гласау подал ему шоколад, король случайно взглянул на него; он был страшно бледен и смутился при его взгляде, чем и вызвал это подозрение. Фридрих строго спросил слугу о причине его бледности; тот сослался на нездоровье. Шоколад был поставлен на столе. Но Фридриху не хотелось пить, так как он был занят чтением Плутарха. Между тем его сука Тизба прыгнула на стул и охотно вылакала шоколад. Когда король оглянулся, большая половина шоколада уже была выпита, а его любимая собака тотчас начала визжать и валяться по земле; вслед за тем у нее пошла пена изо рта, и вскоре она околела.

Гласау был схвачен; остаток этого шоколада дали на пробу другой собаке, которая спустя четверть часа тоже околела. Таким образом, не было сомнения, что в шоколаде был яд. Было строжайше приказано держать это в тайне. Король не хотел, чтобы слух об этом распространился в Дрездене; Гласау обещали помилование, если он тотчас во всем сознается. Этим путем была открыта измена Симониса и его сношения с Дрезденом; были найдены даже бумаги, в которых хотя и не были перечислены все участники заговора, но они подтверждали признание Гласау, что этот заговор был составлен в Дрездене и что в нем хоть и не участвовала королева, но она поощряла его своим молчанием.