Из семилетней войны

Вся эта процессия медленно двигалась вперед, в полном молчании; двое швейцарцев с обнаженными головами остановились, уступив место кавалькаде. Симонис невольно сравнивал Сан-Суси с Дрезденом и сам не мог бы решить, что бы он предпочел. Здесь во всем видно было какое-то величие, а там — грубое насилие, дерзкая уверенность в себе; здесь серьезность доходила до ребячества, а там насмехающийся над целым светом грубый цинизм с палкой в руках: легко было предвидеть, что человек, который не преклонится перед этим блеском, победит его безмерную гордость. Но нельзя было не признать, что это зрелище было очень приятно для глаз, так как придворный этикет придавал всему этому еще больше блеска.

Когда проехал весь двор, двое молодых людей отправились к дому Блюмли и вскоре, запершись в комнате, беседовали за бутылкой вина.

VIII

Утомленный Симонис вернулся домой поздним вечером; в доме все уже спали; размышляя о своем незавидном положении, он уже проходил по площадке второго этажа, как старая Гертруда открыла двери, осторожно выглянула из них и, узнавши его при свете огарка, сделала ему знак следовать за ней.

Симониса удивило такое позднее приглашение, однако он повиновался. Старушка Ностиц сидела в кресле в вечернем дезабилье, в старинном чепце с лентами, и дремала. На столе горела свеча с зонтом, представлявшим род абажура.

Увидав Симониса, она указала ему рукой сесть против нее.

— Ну, что нового? — спросила она тихо. — Что говорят в городе? Я очень беспокоюсь о Фельнере, и хотя он наверное не проговорится, но все-таки у него могли что-нибудь найти. Ментцель сбежал, но ведь его могут догнать, кто-нибудь может его выдать!.. Наконец я беспокоюсь и о вас, — прибавила она еще тише, — да, именно о вас…

— Обо мне? — удивленно спросил Симонис.

— Подписывали ли вы вашу фамилию в письмах к графине де Камас? — спросила баронесса.

Макс побледнел.

— Почему вы меня спрашиваете об этом?

— Потому что, кажется, ваши письма перехвачены. Симонис онемел.

— Откуда это вы узнали?

— Да, узнала, — сухо ответила баронесса, — этого достаточно.

— Но ведь я сегодня утром был у министра, и он меня принял очень радушно.

— А вечером ваши письма были у него на столе.

— Я посылал их через Бегуелина! — вскакивая, ответил Симонис.

— Бегуелин больше думает о сыре, чем о письмах… а если это действительно случилось, то вам нельзя терять ни минуты… Идите наверх, возьмите самое необходимое, а остальное отдайте Гертруде, и я велю снести все на чердак. Когда постучат в ворота, тогда будет уже поздно.

— Но где ж я скроюсь?

Старушка, несмотря на свои преклонные лета, сохранила хладнокровие и присутствие духа.

— Ступайте наверх и сожгите бумаги, если они у вас есть, возьмите с собой деньги, плащ, перемените шляпу… Я вам дам записку к сербу, моему старому слуге, который живет на берегу Эльбы, в маленьком домике, среди рыбаков… Там вы расспросите о нем… Торопитесь…

Симонис сначала не решался, но старушка указала ему на дверь.

— Торопитесь! — повторила она. — Идите и помните, что если вас поймают, то ни слова не говорите обо мне. Это была бы плохая с вашей стороны благодарность. Мои старые кости не перенесли бы ни мучений, ни заключения в Кенигштейне.

Макс вскочил и живо побежал наверх. Начатое письмо в Берлин он сжег на свече, которую ему дала Гертруда, деньги спрятал в карман, накинул на себя плащ и тяжело вздохнул; слезы невольно навернулись на глаза; но он побежал вниз. Старушка встретила его у дверей и дала ему поцеловать дрожащую руку.

— Идите, молодой человек, идите…

Симонис стремглав сбежал вниз и осторожно открыл двери; луна освещала рынок, на площади никого не было.

Не отдавая себе отчета, как поступить, он направился к Фрауен-Кирхе. Здесь он остановился у одного из подъездов, чтобы передохнуть и сориентироваться. В то же мгновение он заметил, что из соседнего дома, закрывавшего часть церкви, в котором помещалась главная гауптвахта, вышли шесть солдат, офицер и чиновник, который сопровождал этих солдат. За ними шесть человек в полотняной одежде, с цепями в руках… Симонису сделалось дурно, голова закружилась, и он не мог тронуться с места, хотя ему хотелось бежать. Он видел, что солдаты направились к дому баронессы и что чиновник начал стучать в ворота.

Не было сомнения, что стража отправилась за ним. Он должен был бежать как можно скорее, чтобы за Пирнейскими воротами разыскать проход к Эльбе и там найти убежище у старого слуги баронессы.

Для не знающего местности такое путешествие было весьма затруднительно и рискованно.