Из смерти в жизнь… От Кабула до Цхинвала

После этой атаки мы собрали оружие и всё засняли на фотоплёнку. Ведь в СМИ тогда кричали, что мы воюем с мирным населением. А тут наглядно всё — оружие, экипировка, документы, и вовсе немирного населения.

После этой операции командир дивизии доложил Министру обороны, и тот приказал представить к наградам всех достойных офицеров, прапорщиков и солдат. Тогда комдив предложил представить к званию Героя России меня и погибшего наводчика-оператора. И поставил своё предложение на собрании офицеров дивизии на голосование. Непривычная процедура, но тогда многое было не таким, как в учебниках и по документам.

Я не верил, что меня действительно наградят. Подготовил представления на своих разведчиков и пришёл к начальнику оперативного отдела дивизии. Он спрашивает: «Ну что, к оружию именному кого-то представляешь?» Спрашиваю: «А можно?» — «Конечно, можно. Пиши». Думаю: «Звезду всё равно не дадут, а именное оружие…». Прихожу к комдиву и говорю: «Товарищ генерал, а разрешите мне вместо Героя именное оружие?». Он посмотрел на меня и говорит: «Иди отсюда…». Мне же всего двадцать четыре года тогда было.

Указ о присвоении мне звания Героя состоялся 27 января 1995 года, но саму Звезду мне вручили только 18 марта 1996 года. 28 декабря 1994 года при входе в Грозный меня тяжело ранили, и более года я находился в госпитале. Плюс ко всему наш Президент в тот период очень часто «работал с документами на даче». Поэтому накопилось около сорока таких же, как я, которые ожидали награждения в Кремле. Министр обороны П.С. Грачёв принял решение больше не ждать, собрал нас в Министерстве и вручил нам награды.

Штурм Грозного. Совмин

Рассказывает Герой России генерал-майор Андрей Юрьевич Гущин:

— На войне в Чечне я был капитаном, заместителем командира отдельного парашютно-десантного батальона морской пехоты Северного флота. Самим батальоном командовал подполковник Юрий Иннокентьевич Семёнов.

Когда в декабре 1994 года только началась Первая чеченская кампания, заговорили о возможном участии в ней морских пехотинцев Северного флота. Тогда никто толком не знал, что же на самом деле происходит в Грозном. О кровопролитных боях и многочисленных потерях узнать было неоткуда, об этом по телевизору не показывали и в газетах не писали. Поэтому мы не представляли ни масштаба, ни серьёзности задач, которые нам предстояло выполнять, и добросовестно готовились к обычному перекрытию дорог и осуществлению паспортного контроля, не более того.

Но всё в один час изменилось, когда в первые дни января 1995 года мы узнали о гибели солдат и офицеров Майкопской мотострелковой бригады. Стало ясно: ситуация в Грозном совсем не такая, как мы наблюдали, глядя в телевизор.

А в Рождество 7 января в пять часов дня в бригаде сыграли тревогу. И уже ночью того же дня десантно-штурмовой батальон находился на аэродроме в Оленегорске. Оттуда 7 и 9 января самолётами нас перебросили в Моздок.

Часа через три после посадки в Моздоке нам приказали разгружать вертолёты, на которых привезли раненых. Я считаю, что это было ошибкой. Раненые все окровавленные, кричат, стонут… И ещё давай нашим бойцам рассказывать: «Там настоящий ад! Куда вы идёте!?.». И если до этого у всех чувствовалась просто напряжённость, то тут уже в глазах бойцов появился настоящий страх. Потом пришла и злость. (Но это было позже, когда в бою мы начали терять своих.)

Нельзя забывать, что собственно морских пехотинцев в батальоне было всего человек двести из тысячи ста, а почти девятьсот — это моряки с подводных лодок, надводных кораблей, из строительных и караульных рот. А что видел моряк в подводной лодке или на корабле? Служба у него в тёплом помещении, в уюте… Автомат в руках такой матрос держал в лучшем случае только на присяге. А тут холод, грязь, кровь…

Но вот что удивительно: этот страх стал для них спасительным, мобилизуя и дисциплинируя людей. Теперь, когда офицеры матросам объясняли, как надо укрываться, как передвигаться, чего опасаться, то они всё понимали с полуслова.

Одна рота батальона сразу ушла в Грозный, в аэропорт Северный, а остальные из Моздока до Северного пошли колонной. Всего в колонне было около тридцати машин с одним бэтээром охраны.

Грязь на дороге была непролазная, и два наших «урала» с боеприпасами отстали. Комбриг мне говорит: «Гущин, садись на броню и езжай, ищи машины с боеприпасами». А уже темень наступает. Еду прямо через аэродром. Выстрелы!.. Останавливаюсь. Какой-то генерал говорит: «Куда едешь?». Я: «Комбриг отправил машины искать». Он: «Назад! Через аэродром в темноте ездить нельзя». А темнеет уже капитально. Я рванул дальше. Разворачиваться некогда. Доехал до первого танка охранения. Останавливаюсь, спрашиваю: «Две машины не видели? Тут буквально час назад колонна проходила». Танкисты: «Возвращайся обратно, темно уже. Здесь зона нашей ответственности заканчивается».