Из смерти в жизнь… От Кабула до Цхинвала

Правильные отношения между людьми на этой войне сложились очень быстро. Бойцы увидели, что командир способен ими управлять. Они ведь здесь как дети: ты для них и папа, и мама. Внимательно смотрят тебе в глаза и, если видят, что ты делаешь всё, чтобы никто по-тупому, глупо не погиб, то они за тобой идут и в огонь, и в воду, они полностью доверяют тебе свои жизни. А в этом случае сила боевого коллектива удваивается, утраивается… Мы слышали, что не случайно Дудаев приказал морскую пехоту и десантников в плен не брать, а сразу убивать на месте. Вроде бы при этом прибавил: «Героям — геройская смерть».

И ещё на этой войне я увидел, что одним из главных мотивов, почему мы бились насмерть, было желание отомстить за погибших товарищей. Ведь здесь люди быстро сближаются, в бою все стоят плечом к плечу.

Практические результаты боёв показали, что мы можем выстоять в немыслимых условиях и победить. Конечно, сработали традиции морской пехоты. На этой войне мы уже не делили: эти настоящие морпехи, а это матросы с кораблей. Все до единого стали морскими пехотинцами. И те, кто вернулся из Грозного, не захотели возвращаться на корабли и остались дослуживать в бригаде.

Я с большой теплотой вспоминаю тех матросов и офицеров, с которыми мне довелось вместе воевать. Они проявляли, без преувеличения, чудеса героизма и бились насмерть. Чего стоит только старший прапорщик Григорий Михайлович Замышляк, или «Дед», как мы его называли! Он принял на себя командование ротой, когда в ней погибли все до единого офицеры. У меня в роте погиб офицер всего один — старший лейтенант Николай Сартин. Втроём они должны были захватить подъезд. Николай с двумя матросами в подъезд вошёл, а там оказалось столько боевиков, что в глазах зарябило. Те после боя перезаряжались, но быстро сориентировались и открыли по нашим огонь. Одна единственная пуля пробила Николаю бронежилет, удостоверение личности офицера и попала в сердце. Трудно в это поверить и физически не объяснить с точки зрения медицины, но смертельно раненый Николай ещё около ста метров бежал, чтобы предупредить нас о засаде. Последние его слова были: «Командир, уводи людей, засада…». И упал…

А есть такие моменты, которые вообще невозможно забыть никогда. Боец получает пулевое ранение в голову. Ранение смертельное. Сам отчётливо понимает, что доживает последние минуты. И говорит мне: «Командир, подойди ко мне. Давай песню споём…». А ночью мы старались только шёпотом разговаривать, чтоб ничего не прилетело с той стороны на звук. Но я понимаю, что он сейчас умрёт, и это его последняя просьба. Сел я с ним рядом, и мы с ним шёпотом что-то спели. Может быть, «Прощайте, скалистые горы», может, другую какую-то песню, не помню уже…

Очень тяжело было, когда мы вернулись с войны и меня посадили со всеми родственниками погибших матросов батальона. Спрашивают: а как мой погиб, а мой как?.. А ведь про многих ты и не знаешь, как он погиб… Поэтому каждый год, когда приходит январь, я во сне продолжаю воевать по ночам…

Морские пехотинцы Северного флота справились с поставленной задачей. Они не уронили честь Российского и Андреевского флагов. Родина приказала, они приказ выполнили. Плохо, что прошло время, а должной заботы о участниках этой войны нет. Говорят, что Грозный уже отстроился — как Лас-Вегас, весь сияет огнями. Получается, что те, кто победил, не получили ничего. А те, кого победили, получили всё, чтобы жить лучше…

Бой в городе

Рассказывает офицер Н.:

— На брюхе, как учили в военной школе, мы подползли к гаражам и залегли между двумя из них. Нам повезло — рядом стояли скамейки. Мы с командиром взвода под одну скамейку, на которую падала тень от крыши гаража, и заползли. Бойцов тоже укрыли в полностью затемнённом месте. Плюсом было то, мы были в КЗСах (костюм защитный сетчатый. — Ред.), а они свет вообще не отражают.

Перед нами — дом из трёх подъездов. По бокам подъезды четырёхэтажные, а средний — пятиэтажный и ещё с надстройкой сверху. На самом верху — слуховое чердачное окно, где и сидел снайпер. Оттуда он контролировал весь квартал.

Мы с командиром ещё раз определились по подъездам: кто куда идёт. Изначально я должен был идти в центральный подъезд. Но он в последний момент мне говорит: «Первым пойдёшь ты. Ты молодой, зелёный. А я тебя прикрою». Я: «Командир, как скажешь — так и будет».

Как только всё окончательно решили, я своих бойцов подтянул к себе, а он вернулся за здание гаража. Почти сразу по радиостанции я услышал: «Салют, залп!». Это командир передал в эфир команду на штурм. Тут же я со своей группой рванул вперёд, и мы пулей залетели в левый подъезд. До него было всего метров пятнадцать-двадцать. Командир должен был идти следом в средний подъезд. И у нас была такая договорённость: через два часа, что бы ни случилось, мы начинаем идти навстречу друг другу. То есть либо мы прорываемся в средний подъезд, либо они — в наш левый.