Из смерти в жизнь… От Кабула до Цхинвала

Штаб стал вызывать помощь: мы тут чуть ли не в окружении бьёмся! Но через некоторое время всё-таки разобрались. Начальник разведки полка Паша Гапоненко (а он к тому моменту уже знал, что на высоте наши) даёт мне бинокль и на высоту показывает: «Вон точка работает. Как лупит!.. Без перерыва кладёт очереди веером!». Тут пулемёт замолкает. Пашка: «Смотри!». Вижу — тень движется, тык-тык-тык… Спрашиваю: «Что, отходят?». — «Да если бы! За патронами побежал». Через пять минут тень в обратную сторону — тык-тык-тык… И снова начинает стрелять по нам. Хорошо, что в этот раз никого не зацепило.

На войне я должен был командовать одной из групп разведроты. Вместе со мной в группе было пять матросов, с которыми я встретился только в Славянке, на полигоне. Это были, как считало командование, казарменные хулиганы, по которым суд плачет и клейма негде ставить. Всех бойцов до единого на войну забрали прямо с гауптвахты. И офицеры в разведроте собрались «залётные», которые были не особо угодны командованию. Но, как потом выяснилось, изо всей роты мерзавцами и хапугами оказались лишь двое из них. В бой они идти не хотели, а всё старались держаться ближе к матчасти. Естественно, что отношение к ним было соответствующим. (Причём один из этих двоих даже как-то сказал: «Как только будет какая-нибудь стрельба, я вам в спину выстрелю!». Но мы решили никак на это не реагировать. Рассудили так: если на войне ещё и между собой начнём грызться, то ни к чему хорошему это точно не приведёт.) Кроме этих двоих народ в роте подобрался боевой — такие первыми в бой входили и последними из боя выходили.

Кстати, наша разведрота так и осталась неугодной командованию. А неугодными мы стали потому, что мы даже не пытались скрывать, как мало желания у нас охранять высоких начальников, которые периодически осчастливливали полк своим присутствием. Мы для них вынуждены были быть при них и выполнять не свойственные нам функции таксистов — возить их туда-сюда.

Любить их было не за что — при близком общении стало понятно, что это за люди. Так как мы постоянно находились рядом с ними, то видели, чем они занимаются, как весело и с огоньком проводят время. Помнится, какое роковое участие высокие начальники приняли в судьбе двух молодых женщин, которые вышли из Грозного и прибились к нашему штабу. Они-то думали, что вырвались от боевиков и пришли к своим!.. А их мерзко использовали для ублажения приезжающих высоких начальников. Всё по классической схеме: приезжают проверяющие, а им, пожалуйте, — девочки, баня, водка… (Позже, при выводе полка, этих несчастных женщин так в Чечне и бросили.)

Наша ненависть к высоким начальникам из Москвы была так велика, что у нас даже родился сценарий: при нападении группы боевиков (которую должны были изображать двое наших разведчиков) они геройски погибают. Сейчас я осознаю: хорошо, что дальше плана дело не пошло. Пусть Господь Бог будет им судьёй. Кстати, одного из этих начальников время от времени я до сих пор на экранах телевизора вижу.

Некоторые поездки с начальством были почти анекдотичными. Левадний Алексей, командир одной из групп разведроты, как-то поехал с полковником Кондратенко из нашей 55-й дивизии на переговоры с Масхадовым. И на одном из блок-постов вэвэшники их бэтээр остановили. Полковник Кондратенко представился, но, по понятным причинам, о цели поездки ничего не сказал. Номера на их бэтээре были завалены ящиками с патронами и мешками с песком. Кто едет, куда — непонятно… И прицепился к ним то ли старшина, то ли прапорщик, который почему-то был в чёрном берете: «А я откуда знаю, кто вы? Давайте быстро документы!..». А Кондратенко, как многие из офицеров, действовал так: говорил один раз, а если его не понимали, то начинал «закипать». Сидел он на командирском месте справа; Лёшка Левадний — ближе к водителю, с той стороны, откуда вэвэшник и подошёл качать права. Вид его чёрного берета добавил Кондратенко злости: «Ты чего в чёрном берете? Ты что, морпех? Этот берет даже в морской пехоте ещё заслужить надо!». Но вэвэшник снова начал ерунду нести.

Тогда Кондратенко поворачивается к Лёшке: «Взводный!». Тот: «Я, товарищ полковник!». — «Он мне надоел. Дай ему в бубен и забери берет!». Лёшка в мгновение ока это и исполнил: наклонился и сдёрнул с головы вэвэшника берет. Тот что-то забубнил — но тут же получил такой удар ногой, что, хоть и был в бронежилете, в воздухе перевернулся и, как жаба, на четыре кости плюхнулся. Тут же пулемёт бэтээра развернули на остальных вэвэшников, которые из будки своей повыскакивали. Кондратенко водителю: «Поехали!». Надо понимать, какое у морских пехотинцев отношение к берету: это предмет особой гордости. И в бой мы обязательно шли в тельнике и в берете.

Такие относительно безобидные (по результату) случаи происходили часто. Однажды один наш боец своему замполиту в пятую точку дал очередь из пулемёта! Это вообще умопомрачительная история, в которой соединилось сразу всё: глупость, тупость, жадность и ещё не знаю что.