Из современной английской новеллы

Именно там, в этом доме, как-то после полудня в одну из суббот Майкл впервые услышал от отца об Элтон-Грейндже. Отец сказал:

— А ведь тебе без малого девять лет. Пора, старик, пора.

Элтон-Грейндж была частная подготовительная школа в Уилтшире, которую в свое время посещал отец Майкла. Отец упоминал о ней в разговоре не раз, так же как мать, но в представлении Майкла все это связывалось с каким-то очень отдаленным будущим и с Рэдли — учебным заведением, которое его отец тоже посещал. Майкл, конечно, понимал, что он не будет всю жизнь торчать в подготовительной школе в Хаммерсмите, и принимал как должное, что он покинет ее вместе со всем классом, когда ему исполнится одиннадцать. Именно так и говорила мать, хотя Майкл не совсем отчетливо помнил этот разговор. Однако все обернулось по-другому.

— Ты поступишь туда в сентябре, — сказал отец, и вопрос был решен.

— О мой дорогой, — пролепетала мать, когда все приготовления подошли к концу. — О Майкл, я буду очень скучать по тебе!

Плату за обучение взял на себя отец и пообещал давать и на карманные расходы — даже больше того, что будет давать мать.

— Тебе там понравится, — заверил Майкла отец.

— Да, да, тебе очень понравится, — подтвердила и мать.

Она была невысокая женщина — пять футов, четыре дюйма, — круглолицая, с пухлыми щечками, ручками и ножками, и при всем том не лишена миловидности: мягкие черты лица, светло-голубые глаза, нерезко очерченный, безвольный рот, светлые пушистые волосы. Руки у нее всегда были теплые — словно через них излучалось тепло души. А глаза частенько бывали на мокром месте, хотя она не раз признавалась, что это глупо — плакать так, по каждому пустяку. К тому же она любила поболтать, и, когда переставала следить за собой, ее могло "понести" — эту свою слабость она тоже нередко называла дуростью. "Чокнутая дамочка", — говаривала она, когда Майкл был еще малышом, шутливо высмеивая две свои маленькие странности, от которых никак не могла избавиться.

Она работала секретаршей у некоего мистера Асхафа — индийца, торговавшего конторским оборудованием и канцелярскими принадлежностями.

Это был магазин или скорее даже склад, где высились пирамиды скоросшивателей, горы опрокинутых друг на друга вращающихся стульев и зеленых металлических столов, и кипы писчей бумаги, и бумага в рулонах, и папки с бланками накладных. Были там также коробки с конвертами, коробки со скрепками, со скобками и с кнопками. Запасы же копировальной бумаги хранились в конторе позади склада, где мать Майкла сидела за пишущей машинкой, преимущественно заполняя накладные. Мистер Асхаф, маленький, жилистый человечек, был вечно на ногах и неустанно сновал из склада в контору и обратно, приглядывая за работой матери Майкла и Долорес Уэлш, на обязанности последней лежала главным образом розничная торговля. До замужества мать Майкла работала секретаршей в фирме Веджвуд, а после развода снова поступила на работу, но почла более удобным для себя работать у мистера Асхафа, так как его предприятие находилось в пяти минутах ходьбы от дома, где она поселилась с Майклом. Мистера Асхафа устраивало то, что она работала на полставки, а ей это давало возможность быть дома в послеобеденные часы, когда Майкл возвращался из школы. На время каникул мистер Асхаф разрешал ей брать машинку домой, с тем чтобы каждое утро она сдавала работу, проделанную накануне, и забирала все, что надлежало перепечатать. Если же по характеру переписки возникали затруднения и требовалось ее присутствие, Майкл отправлялся вместе с ней в магазин мистера Асхафа и либо сидел в конторе, либо на складе — с Долорес Уэлш. Мистер Асхаф время от времени угощал его конфеткой.

— Пожалуй, я перейду теперь на другую работу, — бодро сказала мать Майкла за неделю до его отправки в Элтон-Грейндж. — Неплохо бы вернуться в Вест-Энд. Приятно иметь несколько лишних пенсов в кармане.

Майкл понял — по тому, как мать посмотрела на него, — что она просто старается себя подбодрить. Она заботливо уложила все его вещи и надавала ему множество наставлений: беречь себя, одеваться теплей, не ходить с мокрыми ногами.

— О мой дорогой! — воскликнула она на Пэддингтонском вокзале в день его отъезда. — О мой дорогой, я буду так скучать по тебе!

Он знал, что тоже будет скучать по ней. Хотя с отцом и с Джиллиан ему было куда веселее и занятнее, любил-то он больше всех мать. Конечно, временами она была очень суетливой и приставучей, но от нее всегда исходило тепло, и так уютно было забираться к ней в постель по утрам в воскресенье или смотреть вместе "Волшебную карусель"[23]. Теперь, конечно, он стал уже слишком взрослым для "Волшебной карусели", или так ему, во всяком случае, казалось, да и слишком взрослым, пожалуй, чтобы забираться к ней в постель. Но воспоминания об этих уютных мгновениях были частью его неразрывной связи с ней.

Она плакала, когда они стояли на платформе. Обнимала, крепко прижимала его голову к своей груди и все повторяла:

— О мой дорогой! Мой дорогой!