Из стали и пламени

– Рроаку не нужна твоя помощь!

Я снова дернулась.

– А речь не про Рроака, – пророкотал он, наклоняясь к моему уху. – Для Сайллора тоже важно увидеть, что парящие приняли тебя. Я же пока один из них.

Я растерянно огляделась, нашла своего мальчика взглядом. Будто почувствовав мое внимание, он обернулся. Увидел меня с Берготтом и улыбнулся. Причем, как мне показалось, с облегчением. Да и стоящие рядом с ним драконы поглядывали на нас хоть и с удивлением, но без прежней опаски.

– Видишь? – довольно оскалился Берготт. – Ты плохо знаешь наши порядки и потому не представляешь, сколь важно одобрение парящих. Да, не так, как одобрение кахррара, но очень… очень… – он наклонился еще ниже, почти касаясь губами моего уха, – очень важно. Только получив их оба можно считать, что драконы тебя приняли.

Я рывком отстранилась. Прогнулась, пытаясь оказаться как можно дальше от него, и вспыхнула, увидев довольство в черно-золотом взгляде.

– Я не ищу вашего принятия! – выпалила на одном дыхании.

Объятия Берготта ощущались как тиски. Пусть его зверь слабый, но даже такому безоружная охотница не соперник. Я зашипела, когда пальцы Берготта сильнее впились в мою кожу.

– Ты – нет, – легко согласился он. – Твой драконий сын – да. Рано или поздно ты вернешься к своим, наиграешься в мамочку и забудешь о бедняге Сайллоре. А ему здесь жить. Как думаешь, кем ему остаться в глазах своих? Тем, кто выбрал чужачку? Или тем, кто выбрал признанную парящими?

Я зло прищурилась:

– Зачем тебе это? Зачем ты преследуешь меня, шантажируешь? Чего надеешься добиться?

– Я уже говорил, охотница. Хочу, чтобы ты убралась отсюда как можно дальше. И чтобы Рроак отменил суд. Исполни оба условия, тогда, обещаю, в памяти драконов ты останешься чистой. Доброй и светлой Кинарой, так не похожей на свое подлое племя. Но если ты не выполнишь мою маленькую просьбу, тогда я приложу все силы, чтобы вытравить каждое хорошее воспоминание о тебе. Сайллор возненавидит тебя. И себя – за то, что выбрал людское отродье.

Слова обожгли, будто кислота. Я вскинулась, зашипела змеей:

– Держись от Сайллора подальше!

– Нет, охотница, – холодно отозвался Берготт. – Это ты держись от нас подальше.

Музыка смолкла, и мы, наконец, остановились.

– Суд назначен на вечер четвертого дня. Поспеши, времени почти не осталось.

* * *

Настойчивость Берготта пугала. Чувства вопили, что за ней скрывается что-то еще. Но вот понять, что именно, не получалось. Одно ясно наверняка – нужно поговорить с Рроаком.

Я отошла от празднующих. Дождалась, когда он вернется, приняла его руку и вернулась за стол.

– Скажи… – заговорила спустя минуты три, – ты доверяешь Берготту?

Рроак посмотрел на меня с удивлением:

– Конечно. Он же мой брат.

– Почему тогда хочешь отлучить от парящих?

Удивление сменила подозрительность:

– Откуда ты узнала?

– От него самого. Так почему? Ты же говорил, что парящие – это опора Северных Гнезд. Отлучив Берготта, ты ослабишь ее. Должна быть веская причина для такого решения.

Рроак поморщился. Отвернулся, нашел взглядом брата, сейчас танцующего с молодой драконицей. Еще немного помолчал и признался:

– Он слабеет. Не знаю, из-за чего и как ему помочь сохранить силу… и можно ли. Но его зверь чернеет. Пока это заметил только я, однако скоро увидят остальные.

– И что тогда?

– Отлучение от парящих.

– Но… – Я нахмурилась. – Почему в таком случае не оставить все как есть? Если итог одинаков.

– Ты не понимаешь, – Рроак вздохнул. – Если я отлучу его сейчас, он покинет парящих сильным. По крайней мере, таким, каким все привыкли его считать. И последующее угасание, если его не удастся остановить, воспримут как ответ зверя Берготта на решение кахррара. В этом увидят смирение, верность Северным Гнездам. Но если позволить остальным заметить его слабость, пока он среди парящих, – отлучение станет позором: будто он перестал был достойным. Берготт еще молод. Я не хочу, чтобы всю вторую и третью жизнь он чувствовал на себе осуждающие взгляды. Пусть лучше на него смотрят как на истинного сына Первопредка, покорного воле кахррара.

– В таком случае… разве тебя самого не обвинят в его слабости?

– Могут, – Рроак пожал плечами. – Но причина для отлучения веская: Берготт пошел против моего приказа, чуть не вынудив меня нарушить клятву Первопредку. Такое может и должно караться строго.

– Но…

– Берготт никогда не отличался силой. Зато гордости в нем с лихвой хватит на двоих. Пережить позор для него будет сложнее, чем решение суда.

– А ты говорил с ним?

– Нет. И тебя прошу сохранить это в тайне.

– Но почему?!

– Сейчас Берготт не примет правды. Если он узнает, что слабеет, то кинется доказывать обратное. А ты ведь понимаешь, как именно это делают драконы.

Я устало поморщилась. Боги, почему все так сложно?

Если сказать Берготту, что он слабеет, он кинется к предгорьям уничтожать людские селения или сражаться с охотниками, дабы уверить остальных – и в первую очередь себя самого, – что все еще силен. Если не сказать – он не поймет причин, толкнувших Рроака на суд. А не понимая, будет искать любой способ, чтобы его отменить.