Из страниц чужой реальности

– Скок-скок, скок-скок, – из широкого окна проглядывался живописный пейзаж: нетронутые человеком поля и леса, кристально чистые озёра и ручьи, но Лев этого не замечал. – Скок… – подделывая топот копыт, он смотрел, не моргая, на пустое сиденье, навязчиво постукивая пальцами по обшивке внутренней стороны двери. – Скок… стоп! – мужчина сильно схватился за волосы, крепко зажмурив глаза и прикусив до боли щёки. – Я же не лошадь! – он убрал руки с головы и положил их на колени, запрокинув голову назад, на мягкое оперение. – С какой скоростью меняется моё состояние: недавно я почти спокойно рассматривал Юлию (какой стыд), а сейчас… На кого же она похожа? – он был один и мог позволить себе говорить вслух всё, что думал. – Какие посторонние мысли! Всё, что я о себе знаю – имя и возраст. Это точно дело рук Александра, – Лев застучал по колену. – Как я мог пустить в дом незнакомого человека! Пожалел… а он меня пожалел? И где я сейчас благодаря ему?! – глаза Льва загорелись от злости. – Боже! Инна сейчас одна с ним дома! – стук о колено усилился, – Мягкотелый идиот! Никудышный из меня брат, – помутневший взгляд застыл на чёрном бархатном «потолке» кареты.

Снаружи раздалось громкое рдение лошадей, вмиг затормозивших благодаря ловким действиям кучера. Лакей открыл дверь.

– Барин приехал! Барин приехал! – у кареты стоял ещё один, как показалось Льву, слуга (несмотря на то, что это слово ему совершенно не нравилось, при данных обстоятельствах оно показалось наиболее уместным), преданно смотревший в глаза мужчине. – Барин приехал! – так называемый слуга подкинул нелепую коричневую шапку. – Как я рад Вас видеть! – худощавый, но не костлявый человек в серой одежде искренне улыбался хозяину. Сзади него скопилась толпа упитанных мужиков и здоровых на вид женщин (не осунувшихся, подобно крестьянкам в поместье Михаила) с такими же откормленными детьми. Собравшиеся ликующе кричали и размахивали пухлыми руками.

– Я… – Лев растерялся от такого приёма. – Да… я тоже рад видеть… Вас? – Будучи воспитанным строгими, почти помешанными на правилах этики родителями, Лев считал неприличным обращение на «ты» к незнакомцу (хоть на пять, хоть на десять лет старше) – тем более со стариком за шестой десяток.

Приветствующий человек с недоумением посмотрел на Льва, улыбка из искренней превратилась в неловкую, а брови обескуражено спрятались за прилипшие ко лбу волосы.

«Я его напугал?» – молодой «барин» смущённо отвернулся. – Скажите, пожалуйста, кто-нибудь из присутствующих… мог бы проводить меня до моей… «До моей, конечно» комнаты? – секунду назад ликующий народ обеспокоенно-вопрошающе глядел на Льва, а кто-то среди детей даже перешёптывался, за что один из мальчиков получил по затылку от стоящего рядом мужика.

– Фрося! – встречающий худой дед громко крикнул в толпу, – Фрося, чёрт бы тебя побрал!

– Да тута я! – откуда-то из конца «публики» важно вышла, покачивая бёдрами, внушительных размеров женщина в расписном платке, – Помилуйте, Лев Петрович! Фёкла опять сожгла ужин! – Ефросиния слегка наклонилась вперёд и заговорщически зашептала. – Надобно бы выпороть её хорошенько, совсем разленилась! – и снова выпрямила массивную спину, как ни в чём не бывало.

Лев сделал шаг назад, к карете, выставив перед собой ладони, как бы отказываясь от предложения.

«Нет, нет, нет. Пороть? Я это пережил и никому не желаю» – Лев вздрогнул, вспомнив о родителях, считавших широкий кожаный ремень единственным средством его воспитания. Каждый раз его мучили вопросы: настолько ли он непослушный, чтобы быть избитым? И разве одни испорченные брюки стоили испорченных воспоминаний о детстве? Да и было ли у него настоящее детство? Ведь, как он вспоминал, ему не только не разрешали гулять, дабы не испортить успеваемость, но и за зачёркивания неверной «а» для замены на «о» в домашнем сочинении отец рвал тетради, пока Лев не писал всё идеально. А мама? Настроение её менялось чаще Инниного. Она могла неделями игнорировать семилетнего сына из-за сказанного «дед» вместо «дедушка», – Так Вы покажете мне мою комнату? – мужчина оробело уставился на румяное лицо Ефросиньи.

– Помилуйте, Лев Петрович! Акая я болтунья! – женщина тяжело охнула и пару раз помотала головой, – Помилуйте, совсем забылась! Конечно, конечно! А ну, разойдись! – Фрося стянула с плеча платок и замахала им между людьми в толпе, чтобы те дали дорогу. Лев застенчиво шагал, иногда спотыкаясь, за ней.

***

Посреди комнаты в тёмно-красных тонах стоял обескураженный Лев.