Из света во тьму

– Женщины, ваше высочество, – молодой мужчина стушевался, ему явно неловко было обсуждать со мной такие темы, – у многих из них были мужья или женихи, и сейчас их вроде бы нет, но они вроде бы есть. Неизвестно, живы ли они и вернутся ли когда-нибудь к своим семьям. А среди солдат много молодых и неженатых мужчин с хорошим жалованьем и достатком…

– Я поняла. – Прервав Франа, я нахмурилась. – Поправьте меня, милорды. Женщины не согласятся вешать на себя опознавательный знак, потому как, если их мужья или женихи живы, о чем мы знать не можем, они будут заклеймены как изменщицы своими же товарками, даже если не вступят ни в какую связь с солдатами просто из-за одного выраженного желания?

Все находящиеся в комнате мужчины синхронно кивнули.

Вот засада!

– А кто-то из них при этом, так или иначе, вступит в связь хотя бы по той причине, что не захочет упускать шанса охомутать солдата при деньгах и уехать из села?

Последовало очередное массовое кивание.

Граф, доселе молчащий, задумчиво наморщил лоб.

– Думаю, ваше высочество, все можно организовать проще. Женщины будут двигаться с обозом, на его сопровождение мы отрядим некоторое количество солдат из самых порядочных; офицеры, займитесь их поиском в подчиненных вам частях. Скажем, не больше десятка на всех, итого у нас будет по две-три женщины на каждого охранника и по двое солдат на каждую повозку. Дежурить будут у обоза сменно, накинем к жалованью за это. Задача охраны будет проста – следить, чтоб молодые и горячие не лезли к обозу сами и чтоб утром все женщины были на месте целые и невредимые. Среди солдат провести инструктаж – за попытку нарушить указ буду снимать жалованье, за насилие – по возвращении в родные земли лишу воинских привилегий, включая посмертные выплаты семье, если, не приведи Светозарная, погибнут.

– А если она захочет уйти из обоза сама? – Я задумчиво закусила губу, обкатывая в голове предложенный графом план.

– Тогда пусть за ней придет тот, к кому она идет. Он же ее пусть и вернет к утру. Будем считать это прививкой хороших манер. – Бернард хмыкнул чуть насмешливо, и я улыбнулась в ответ.

– Это хорошая идея, граф. Что ж… у меня, пожалуй, больше нет вопросов. Не буду вам мешать.

– Ваше высочество! – Нестройный хор голосов зазвучал мне уже в спину. Не было никакого желания тратить время на созерцание их согнутых спин, а вот найти комтура и вцепиться в него, подобно клещу, – еще как было!

Ханса я обнаружила уже в одиночестве, разминувшись с Милой через пяток шагов от крыльца. Женщина медленно шла в сторону своего дома с опухшим носом и отекшим лицом, но в ее взгляде появился какой-то смысл. Она, увидев меня, согнулась было в поклоне, но я быстро проскочила мимо, коротко кивнув, – ее чувства все еще бродили по моей памяти, да и ощущение какой-то неловкости не добавляло комфорта и желания задержаться возле безутешной матери, тем более что Ханс, словно чувствуя мое приближение, неспешно пошел прочь.

– Комтур!

Он остановился и обернулся с тяжелым вздохом, но без раздражения.

– Что вы сделали там, в доме? – Я сверлила не терпящим возражений взором брата-рыцаря, и он, понимая, что от меня теперь так легко не отделаться, медленно направился вдоль домов, предлагая мне следовать за ним.

– Это называется «Песнь Принятия»… – Храмовник сделал паузу, вдыхая, и я тут же вклинилась с вопросом:

– Почему «Принятия», если вы сказали отринуть?

Поперхнувшись воздухом, Ханс посмотрел на меня, потом возвел очи к серо-белесому небу, видимо зарекаясь чему-то удивляться, и пояснил:

– Потому что отринуть человек должен то, что ему мешает. Душевную горечь, гнетущие воспоминания. А принять то, что все уже случилось и нужно жить дальше. Найти себе цель. А разве королевская семья имеет доступ к Священному Писанию?

– Что? – Я непонимающе захлопала глазами. – Почему вы это спрашиваете?

Ханс взглянул на меня испытующе и несколько подозрительно, потом покачал головой.

– То, что вы сказали, защитница. «Отринь». – Он произнес это слово, и я поняла, что оно звучит не так, как обычная речь. Казалось, словно это совсем другой язык, и теперь без потусторонних звуков на заднем фоне мне это стало ясно как день. Комтур меж тем продолжал: – Это храмовое наречие. Его не изучают нигде, кроме как в комтуриях. Откуда защитница его знает?

– Да… сейчас я слышу, что это не мой родной язык, но он мне понятен. Когда вы сказали это слово Миле, я слышала за ним гул… будто кто-то зацепил пальцем толстую, туго натянутую струну. – Попытавшись восстановить в памяти этот звук, я закусила губу. Получалось тяжело, хотя, казалось бы, воспоминания были свежее некуда. Звук как бы ускользал из головы, становясь зыбким отголоском.

Комтур, внимательно следя за моими мысленными изысканиями, недовольно хмыкнул.

– Как жаль, что вы не храмовник. Если я правильно помню историю королевской семьи – обращаться с Ато вас никто не учил?