Перевязав кое-как красную грудь, он вновь обратился к богам. Единственному богу, которого он знал – Морю. Нопсидон, так называли водную стихию эрлины и жрецы, все чаще произносившие мольбы на языке соседнего народа, признавая могущество всех высокочтимых божеств, которым поклонялись жители побережий. Но он не помнил ни одного слова из обращений, кои следовало посылать к богам. Он лишь повторял имя Нопсидона. Взяв русалку на руки, он шагнул в реку. Вода достигла пояса. Он опустил умиравшую девушку в прозрачный поток, поддерживая её на поверхности. Алдан должен был помочь своей дочери. Он же не мог ничего более сделать для неё.
- Помоги! Ты способен! В тебе есть эта сила, - шептал тот же невидимый голос. – Иди без страха вперед!
Он не ведал страха. Никогда за свою жизнь, но всегда за жизнь друзей. Разве страх не отступает, когда идешь навстречу смерти с улыбкой на губах, когда смехом встречаешь неизбежность?! Он продолжал двигаться по скользкому дну. Удерживать тело над водой не было сил, лишь темные волосы плавали напротив глаз, а потом и его голова полностью скрылась в холодной реке. Он задержал дыхание, но большие пузыри быстро выплыли на поверхность волн. Вновь послышался зов, наполненный мольбой. Его ноги закружило в невидимом водовороте, он выпустил тело речной жительницы и попытался вынырнуть к свету, но солнце так и осталось для него далеким светлым пятном посреди сверкавшей глади реки.
***
Двуручный меч пронзил воздух, и лезвие отделило голову упыря от туловища, которое напряглось в прыжке, а теперь лишь глухо опало вниз. Он занес клинок и вонзил его в сердце, заливая окровавленный деревянный пол новыми потоками. В последнем ударе совсем не было необходимости, но он действовал по привычке. Обычно он торопился проколоть грудь кровососа, что было несмертельно для Возрожденного, но лишало его надолго сил, а голову отделял от тела в месте, где выкапывал могилу для разрубленного на части мертвеца. Без трупа не возникало ненужных расспросов. Но в этот раз убийство было совершено в незнакомом доме, куда упырь проник в надежде утолить голод. Он уже давно следил за подозрительной темной тенью, что следовала вдоль бедных хижин деревни, желая подыскать добычу полегче и помоложе. И теперь мерзавец получил по заслугам в доме одинокой вдовы, проживавшей на отшибе с юными дочерьми.
В соседней комнате слышались испуганные перешептывания и крики, а также топот ног. Затем скрипнула входная дверь. Он оглянулся на распахнутое окно, через которое вслед за кровососом проник внутрь. Следовало поскорее уходить с места схватки. Он понял, что выследил не обычного вора, когда среди тесных темных стен остановил подозрительного проныру и велел тому убираться подальше от имущества вдовы. Лицо противника, осознавшего, что за ним явился незваный смотритель, исказила злоба, обнажились острые белоснежные клыки, уже прорезавшиеся в предвкушении угощения, и упырь набросился на него голыми руками, повалив на землю. Но колдуна так легко было не сразить. Он мыслью отбросил нападавшего на жесткую кровать, а после они скрестили мечи. Противник оказался сильным и изворотливым, его короткий меч служил продолжением руки воина и отбивал каждый удар колдуна. Однако вскоре тому удалось лишить упыря оружия, отрубив кисть, а после голову.
По деревянной мебели восходили языки пламени, возле дверного проема в другую часть дома разгорался огонь от масляной лампы, которую в испуге обронила одна из дочерей хозяйки, заглянувшая на шум в гостинной. Колдун направил помыслы, и пожар стал затихать. Он знал, что домочадцы скорее всего уже подымали на помощь соседей, поэтому в спешке нагнулся над кровососом, желая обыскать его вещи. Но ничего примечательного не удалось найти: парень лет двадцати был с виду не богат. В его кошеле звенели лишь пару медяков, старый меч теперь валялся на полу, а возле пояса оказалась фляга. Однако прикоснувшись к сосуду, колдун понял, что в его руках не обычная деревянная или жестяная котомка, а граненный почти опустошенный графин, в котором плескались остатки красной жидкости. Сунув его за пазуху, он выскочил во двор и скрылся в тенях.