Из тьмы

- Оно мне тоже не понравилось, - сказал Басараб через мгновение. - В самом деле, разве не в этом суть? Так оно и было... трудно помнить, что мы не осмеливаемся вступить с ними в бой. По той же причине, однако, если голод и отчаяние подтолкнут других к действиям, которые привлекут внимание инопланетян к нашему району, тогда, в конце концов, наша гордость и скрытность будут напрасны.

Бучевски понимающе кивнул. Басараб с самого начала ясно дал понять, что избегать контактов с врагом, залегать на дно - лучший способ защитить гражданских лиц, за которых они несли ответственность, и он был прав. Они могли бы продемонстрировать свою способность наказывать отдельные патрули, причинять потери и боль шонгейри, но сам этот опыт совершенно ясно показал, что они не осмеливались открыто противостоять захватчикам и бросать им вызов. В конечном счете, независимо от того, какой ущерб им удалось нанести первыми, любой, кто мог уничтожить целые города кинетическими ударами, безусловно, мог уничтожить три изолированные деревни в горах Валахии.

Он и Басараб оба знали это, но это не меняло того факта, что естественным побуждением Басараба - как и у самого Бучевски - было стремление перейти в наступление. К поиску и уничтожению врага, а не к тому, чтобы прятаться от него.

Бучевски всегда признавал в себе эту тенденцию, и годы, которые он провел, впитывая философию и доктрину корпуса морской пехоты Соединенных Штатов, только усилили ее. И все же он подозревал, что стремление найти и сокрушить кого-либо или что-либо, угрожающее тем, кто находится под его защитой, в Басарабе может быть даже сильнее, чем в нем самом. Были времена, когда он почти физически ощущал жгучее желание другого человека начать войну с шонгейри, когда эти зеленые глаза были холодными и голодными, полными ненависти к насильникам его страны. Когда тот факт, что Басараб так ясно понимал, почему он не осмелился утолить этот голод, эту потребность нанести ответный удар, только сделал самообладание румына еще более впечатляющим.

И он был прав. Поддаться этому голоду было бы действительно плохой идеей.

Гонцы Басараба установили контакт с несколькими другими небольшими анклавами в центральной и южной Румынии - даже с парой в северной Болгарии, в ста пятидесяти милях к югу - и к настоящему времени эти анклавы стали так же озабочены защитой от других людей, как и от шонгейри. После первоначальных бомбардировок и беспорядочных боев первых нескольких недель захватчики, по-видимому, решили отступить с недружелюбной горной местности и довольствоваться занятием более открытых территорий. С крахом планетной сети связи трудно было быть уверенным в этом - или в том, что это представляло собой что-то иное, кроме чисто локальной ситуации, но это казалось разумным. Как указывал Бучевски "мозговой трест Трумэн и Шерман", переброска войск почти наверняка была бы ограничивающим фактором для любой межзвездной экспедиции, поэтому имело бы смысл не растягивать ее больше, чем необходимо, делая такие вещи, как подъем в горы ради бедных, труднодостижимых горных деревень.

По словам Василе Костантинеску, лидера другого анклава в шести или семи милях отсюда, на северо-восточной оконечности озера, шонгейри основали аванпост - черт возьми, для Бучевски это звучало как чертова передовая оперативная база! - недалеко от города Визиру в Брэилахуде.

Для Бучевски это была всего лишь точка в ста пятидесяти с лишним милях к востоку на все более изношенной румынской дорожной карте, но Басараб объяснил, что она находится на плоских плодородных сельхозугодиях к западу от Черного моря. Это, конечно, звучало как местность, которую было бы гораздо легче контролировать, чем пересеченные, поросшие лесом горные склоны, но, судя по всему, шонгейри вели себя на удивление пассивно.

У Константинеску была семья в той местности, и, согласно сообщениям, которые он получил от них, пришельцы решили ограничить свое присутствие районом не более шестидесяти или семидесяти миль в поперечнике, сосредоточенном вблизи их хорошо защищенной, сильно укрепленной базы. В пределах этого района они быстро реагировали (и, как показалось Бучевски, гораздо эффективнее, чем против него и Басараба во время их похода к озеру Видрару) на любое вооруженное сопротивление. Кроме того, они, казалось, были довольны тем, что позволили выжившим румынам вариться в собственном соку.

То, что они сидели там с благородным презрением к простым людям, окружавшим их, заставило Бучевски сжать зубы, но это была чисто эмоциональная - и, по его собственному мнению, удивительно глупая - реакция. Что бы ни думали его эмоции, его интеллект чертовски хорошо понимал, что чем дальше они будут держаться от его народа и чем более пассивными они будут, тем лучше.