Булькнуло что-то неподалеку. Глянул Илья в ту сторону, так и есть. Примостился на топляке, сидит, смотрит. Пузо здоровое, ножки короткие, руки худые да длинные, такой длины, что лапти снять - нагибаться не надо. Глаза - как у совы, в половину лица. Волосищи торчат, что твой ёж, борода на пузо свешивается. А в остальном - человек человеком, несуразный только. Сидит себе, и смотрит. Не говорит ничего, не делает. Просто сидит, глазами лупает. Пройдет Илья сколько, - подымется, прошлепает по трясине, усядется впереди и опять лупает. Досадно, сил нет. Все больше Илья спотыкаться и поскальзываться стал; а кто не стал бы, коли б на него вот так таращились? Про
- Тяжко?.. - неожиданно проскрипел болотник.
Илья мало в трясину не шмякнулся.
- А то...
- Тут еще ничего, там, дальше, тяжеле будет. Там больше бревен погнило.
Дать бы тебе булавой... Порадел.
- Давненько ко мне никто не заглядывал. Что так?
- Встречал, должно быть, худо.
- Худо - не худо, а кого приветил, тот уж не пожалуется.
- И многих приветил?
- Сколько ни есть, все мои. Только вот, смотрю, перестали чтой-то туда-сюда шастать. Аль случилось чего? Аль меня перепугались?
- Может, и так, а может, и эдак. Чудо, говорят, невиданное за рекой Смородинной поселилось, не дает проходу ни конному, ни пешему. То ли человек, то ли птица. Соловьем кличут. Не слыхал про такого?
Болотник ответил не сразу.
- Слыхал, как не слыхать. Так ты, стало быть, решил с ним силушкой помериться? Ну, раз головы не жалко, выбирай, - он повел рукой окрест себя. - И ездить далеко не надобно... Приму, как дорогого гостя.
- С чего бы это мне самому в трясину лезть? Обойдусь как-нибудь и без твоих приветов.
- Как ты там говорил: может, и так, а может, и эдак. Не тот ли это самый Соловей, что и свищет, и шипит, и ревет?..
- Откуда мне знать? Должно быть, тот.
- Коли тот, - знай: он не просто свистит, на свист его любая птица откликается; он не просто шипит, на шипение то все змеи выползают; не просто ревет, всякий зверь на рев тот спешит. Никому против него не устоять.
- Да неужто?
- Ты поначалу пойди вон, гнездо шершней потревожь. И воюй с ними потом, хошь - мечом, хошь - дубиною. Много ли навоюешь? Или, вон, гадюку болотную...
Илья глянул на деревянный настил под ногами.
- Не робей, у меня зверье тихое. Ты его не потревожишь, и они тебя не тронут.
- Да я вроде как не из робких.
- Это хорошо, что не из робких. Еще б умом где поразжиться да вежеством, прежде чем Соловья воевать, была б цена молодцу... А так... Ступай себе, как знаешь. Тем паче, что пути обратного тебе все равно нету.
Оглянулся Илья - и впрямь дорогу обратную ровно дымкой заволокло. Впереди - видать, а позади - туман сплошной.
Вздохнул Илья. И рад бы себя смирить, только муторно внутри. Вот как с лягушкой разговаривать.
- Что ж мне теперь, в ножки тебе поклониться, чтоб уму-разуму научил? - буркнул с досадой.
- Не, этого не надобно. Начнешь кланяться, глядишь, еще лбом своим остатние бревна побьешь. Задаром научу. Или почти задаром. Ежели через реку переправишься, увидишь ракиту. Срежешь прут прямой, в три локтя длиною. Там же гнездо птичье. В нем - перо. Волосья из бороды выдернешь. Ну, а больше тебе ничего и не надобно. Коли б ум был, догадался б, о чем речь веду, но уж коли нету, может, смекалка поможет.
Сполз с топляка, и пошлепал себе в глубь болота.