Илья, как вернулся, только головой к тулупу прикорнул — так словно куда провалился. И снится ему, будто идут они с отцом вдвоем по дороге лесной, вот как сейчас. Беседуют о чем-то. И идут они вроде как к наделу своему. Уже почти лес миновали, навстречу им человек. Жеребенка ведет, невзрачного такого. Лошадь, чтобы под плугом ходить, и стать должна иметь соответствующую, а этот… Прошли бы дальше, да тут вроде как туманом дорога подернулась, и человек тот, с жеребенком. И вроде как голос раздался, женский. «Ты, Илья, как к мешку своему наведаешься, сунь в него руку. Ни украшения, ни посуду, ничего не бери. Возьми первую монетку, какой коснешься. Сохрани ее, с собой носи. Глядишь, и пригодиться когда…» Вот и весь сон.
— Так ты что же, так и сделал, как сказано было?
— Так и сделал… Я, вишь ты, только это и запомнил, из всего сна-то. Подумалось, а вдруг домовой нашептал? Да и не убудет от богатства этого, от одной монетки…
— Что ж за диво за такое, монетка эта?
Илья, вместо ответа, достал из портов тряпицу, развернул, отцу протянул. Круглая, должно быть из серебра. На одной стороне конь с крыльями имеется, на другой — вроде как богатырь какой-то иноземный, с дубиной. Повертел Иван, отдал. Никогда таких прежде не видывал. Пусть ее, есть не просит. Сейчас главное — перед Агафьей извиниться. Расчистить ей русло, дать волюшку, а пни сложить где-нибудь, чтоб не мешали. Потом спалить можно будет, а угли по полям раскидать, для урожая…
Жизнь недаром с рекой сравнивают. Где тихая, спокойная на много верст; изогнется лениво, и снова несет воды, ровно дремлет. А то вдруг сорвется с кручи, помчит, закусив удила, закрутит, завертит… Так и у Ильи вышло; все, что за столько лет не прожил, в день да ночь уместилось. Полетело, как на санях с горки. Только рай леса показался, мужичок навстречу, жеребенка ведет за недоуздок. Не такие, как во сне, но все ж таки… Переглянулись Иван с Ильей. Ох, неспроста все это.
А мужичок идет себе, хворостиною машет. Почудилось Илье, как приблизился, будто глаза у него разного цвета: один карий, другой зеленый. Жеребенок же ладненький, только для пахоты не пригоден. Это Иван подметил и шепнул.
— Здоров будь, мил человек, далеко ли путь держишь? — поприветствовали они мужичка, как подошел.
— И вам поздорову быть, — отвечал тот. — Вот, иду конька продавать.
— Так это тебе в город надобно. А город, он в другую сторону…
— Что мне город? Хороший гость, — он везде товар продаст.
— Нешто ты гость?
— Гость — не гость, а красный товар имеется.
— Шутишь? Какой же он красный? Ему красная цена — полгривны в базарный день.
— Как же не красный, коли ты уж и торговаться ладишь?..
— Чудно просто… Сколько ж ты за него хочешь?
— Сколько хочу — про то сам ведаю. Я его, может, не каждому и продам.
— С такими ухватками — по миру пойдешь… А ну как людишки лихие встретятся, — задаром возьмут.
— Как возьмут, так и отдадут. Не простой у меня конек — заговоренный. Я его, прежде чем на продажу вести, к знахарке сводил. Та на него заклятие и наложила. Только доброму человеку служить будет, да еще такому, кто его купить сумеет.
— Велика хитрость — коня купить… Говори, сколько просишь?
— Ты прежде в зубы ему глянь, бабки пощупай, а там уж и решим.
Только было Иван потянулся в зубы жеребенку глянуть, тот фыркнул, заржал тоненько и едва не укусил его за руку. Успел отдернуть.
— Не по тебе конек, — вздохнул мужичок. — Непродажный, выходит.
— А мне можно? — спросил Илья, до сей поры не вмешивавшийся в разговор.
— А погляди; за погляд денег не берут…
Смирно стоял жеребенок, пока Илья его обсматривал да общупывал. Поняли отец с сыном, к чему дело клонится, только виду не подают.
— Дорого просишь? — спросил, наконец, Илья.
— С тебя — недорого. Всего-то одну денежку. Коли есть — так бери, а коли нет — прощевайте.
— Какую же мне тебе денежку дать… Разве вот эту? — И протянул ему Илья ту, что у него завернутой была.
Взял мужичок платок, развернул, достал денежку, повертел туда-сюда, на зуб попробовал.
— А хоть бы и эту. Держи, — протянул он Илье платок и недоуздок. — Ты теперь вот что сделай. Ты его отдельно от других поставь. Корми отборной пшеницей. Не пускай со двора три месяца. Минет срок — выводи в чисто поле на рассвете. Пускай в трех росах искупается. Назад ведешь — пусть через забор перепрыгивает. Как перепрыгнет с улицы на двор, а со двора на улицу — с той поры не будет в целом свете коня лучше. Только тебя слушать будет, только тебя носить, или не только тебя… — Мужичок глянул на Илью прищурившись. — Сам увидишь. — К Ивану повернулся. — Говорено тебе было: хороший гость — он везде товар продаст? Так-то вот.
Спрятал денежку, повернулся и пошел себе — хворостиной помахивает. И Иван с Ильей дальше пошли, запруду разбирать. Вот-вот покажется, когда остановился вдруг Илья.
— А народу-то чего скажем, про жеребенка-то? — спросил он. — Ведь ни весть что подумают. И исцелился, и клад нашел, и наделы почистил, и еще коня привел…