Из царства мёртвых

— Уверяю тебя, это совершенно особый случай. Поначалу я тоже было решил, что у нее навязчивая идея, какие-то безотчетные страхи, связанные с войной. То она вдруг замолчит: ей говоришь, а она вроде тебя и не слышит. То вдруг уставится прямо перед собой. Уверяю тебя, в этом есть что-то страшное. Можно подумать, она там видит… сам даже не знаю… ну, что-то невидимое. А когда приходит в себя… все равно у нее какой-то потерянный вид… будто она с трудом узнает собственный дом… и даже меня.

Забытая сигара догорала у него в руке. И он тоже уставился в пространство с тем обиженным выражением, какое Флавьеру случалось видеть у него и в прежние времена.

— Ну, раз она не больна, значит, притворяется, — бросил он нетерпеливо.

Жевинь поднял жирную ладонь с таким видом, будто хотел остановить возражение на лету.

— Мне это тоже приходило в голову. Я даже попытался было следить… Однажды пошел за ней… Она отправилась в Булонский лес, уселась там на берегу озера… и просидела неподвижно больше двух часов. Просто смотрела на воду…

— Что в этом такого?

— Да не в том дело. Просто она так всматривалась в эту воду… как бы тебе это объяснить… так пристально, с таким серьезным видом, будто это было бог знает как важно… А вечером она мне сказала, что не отлучалась из дому. Сам понимаешь, я не мог сказать, что следил за ней.

Флавьер то узнавал, то не узнавал своего бывшего сокурсника, и это начинало его раздражать.

— Слушай, — сказал он, — давай рассуждать логически. Или жена тебя обманывает, или она в самом деле больна, или же почему-то притворяется больной. Ничего другого тут быть не может.

Жевинь дотянулся до пепельницы на письменном столе и мизинцем сбил с сигары столбик белого пепла. Он невесело улыбнулся:

— Ты сейчас рассуждаешь точно так же, как и я поначалу. Но я-то ведь точно знаю, что Мадлен меня не обманывает… а профессор Лаварен заверил меня, что она вполне нормальна. И зачем ей притворяться? Чего она этим добьется? В конце концов, никто не станет симулировать ради собственного удовольствия. Никто не будет торчать битых два часа в Булонском лесу. А это ведь лишь один пример из многих.

— Ты с ней об этом говорил?

— Ясное дело, говорил. Спрашивал, что она ощущает, когда вот так… грезит наяву.

— Что же она ответила?

— Что я напрасно беспокоюсь… мол, она не грезит, а просто на душе у нее тревожно, как у всех нас сейчас…

— Тебе не показалось, что она была недовольна?

— Показалось. Недовольна, а главное — смущена, растерянна.

— То есть, по-твоему, она лгала?

— Вовсе нет. Наоборот, по-моему, она была напугана… Я даже расскажу тебе… кое-что забавное. Ты не помнишь тот немецкий фильм, который мы смотрели «У урсулинок» году в двадцать третьем — двадцать четвертом… «Якоб Бём», кажется…

— Помню.

— А выражение лица героя, когда его застали в мистическом трансе? Он еще пытался все отрицать, оправдывался, старался скрыть свои видения? Так вот, и у Мадлен было такое же лицо, как у того немецкого актера… растерянное, будто пьяное, с бегающими глазами.

— Только не говори мне, что твоя жена впадает в мистический транс!

— Я так и знал, что ты это скажешь… Старина, поначалу и я к этому отнесся точно так же. Тоже возмутился… Не хотел признавать очевидное…

— Она ходит в церковь?

— Как и все, по воскресеньям ходит к мессе… Это скорее светская привычка…

— Но она не похожа на тех женщин, что предсказывают будущее?

— Да нет. Говорю тебе, в ней будто что-то отключается. Мгновение — и она уже где-то далеко…

— То есть это происходит помимо ее воли?

— Несомненно. Я достаточно давно за этим наблюдаю, знаю, как у нее начинается… Она чувствует приближение припадка, пытается двигаться, говорить… Встает, иногда открывает окно, будто ей не хватает воздуха… Или на полную мощность включает радио… тут, если я вмешиваюсь, шучу, болтаю с ней о чем-нибудь, ей удается сосредоточиться, собраться с мыслями. Извини, что я так много говорю, но… Нелегко передать, что с ней творится в такие минуты… Ну а если я делаю вид, что мне не до нее, что я рассеян, поглощен своими делами, тут-то все и происходит… Вдруг она застывает, глаза следят в пространстве за какой-то движущейся точкой… то есть мне кажется, что эта точка двигается… Она прикладывает руку ко лбу и минут на пять — десять, редко когда дольше, превращается в сомнамбулу.

— Движения прерывистые?

— Нет. Впрочем, я ведь никогда не видел сомнамбул. Только не похоже, чтобы она спала. Она рассеянна, не в себе, будто это не она, а кто-то другой. Я знаю, это глупо звучит, но лучше не скажешь: не она, а кто-то другой.

В глазах Жевиня отражалось подлинное страдание.

— Кто-то другой… — пробормотал Флавьер. — Дикость какая-то!

— Ты не веришь, что существует нечто… что может влиять на людей?

Жевинь бросил в пепельницу изжеванную сигару и стиснул руки.