Из царства тьмы

«Уступить? Никогда! Бороться до последней крайности. Я прибуду послезавтра и возьму дело в свои руки. Ты, Укобах, охраняй и наблюдай за Ральдой, которую надо держать пленницей в ее комнате, чтобы никто, кроме тебя, не подходил к ней, а Зепар пусть убирается прочь. Только этого и не хватало, чтобы старый болван, трус и невежда замыкал собственных служителей в круг, где те совершенно беззащитны, а когда его пробрали как следует за его тупоумие, он еще накидывается в отместку на неповинное животное. Раз он не сумел защитить ни себя, ни других, я смещаю его и передаю другому начальствование над подвластными ему дьявольскими ватагами…»

Писание оборвалось и написанное исчезло. Ошеломленный и сидевший молча Зепар вдруг пришел в бешенство, Топая со злости ногами и деря клочьями седые вихри, он разразился проклятиями и богохульствами, но когда взрыв неистовства, наконец, утих, бледный и дрожащий от волнения Зепар проговорил хриплым голосом:

— Прощай, Укобах, так как мне здесь больше нечего делать. Тебе же с почтенным Уриелем желаю стяжать лавры в затеваемой вами борьбе, но если он поплатится за это своей старой шкурой, то я не стану о нем горевать. Будущее покажет, прав ли был Бифру, советуя уступить эту сволочь. Нам она ни к чему не нужна и из-за нее происходят одни скандалы, да и на имущество Ван-дер-Хольма нашлись бы более путные наследники, чем эта провонявшая ладаном дрянь.

Когда он, ворча, вышел и дверь за ним закрылась, Укобах окурил все помещение, дал укрепляющее питье Биллису и камеристке, а потом пошел взглянуть на Мэри. Та продолжала спать мертвым сном и, казалось, не заметила ничего происшедшего.

— Завтра, когда барыня проснется и оденется, скажите ей, что я прошу ее пройти ко мне в лабораторию, — приказал он, выходя, камеристке.

Мэри проснулась поздно. Она чувствовала себя разбитой, все тело ныло и голова была тяжела, тем не менее, она отлично помнила видение, предшествовавшее обмороку, как и свидание на кладбище с Вадимом Викторовичем. В ней вспыхнуло непреодолимое желание снова увидеть его, но в эту минуту ее словно обдали холодной водой: камеристка передала приказ Укобаха явиться к нему в лабораторию, и это повеление прозвучало подобно лязгу сковавшей ее цепи. И как могла она забыть, что прежней Мэри уже нет, а существует только сестра Ральда — проклятая, дочь ада. С угнетенным сердцем и поникшей головой прошла она в лабораторию, где Укобах читал подле окна. Долгим испытующим взглядом смотрел он на остановившуюся в дверях красавицу, бледную, как восковая маска.

— Здравствуйте, сестра Ральда. Соблаговолите присесть, — вежливо сказал он, придвигая ее кресло, — и побеседуем. Прежде всего, не знаю, известно ли вам случившееся этой ночью происшествие, с которым брат Зепар не смог бы справиться без моей помощи.

Он вкратце передал происшедшее и сурово прибавил:

— В противном нам лагере вы оставили людей, которые, по-видимому, желают получить вас обратно, но… этим они оказывают вам плохую услугу, тем более, что никто их об этом не просит. Борьба предстоит тяжелая и опасная, потому что ставкой является ваша жизнь. Мы никогда не уступаем обратно членов, которые получили, как вы, уже столь высокое посвящение; не забудьте, сестра Ральда, что вы располагаете значительными силами и обладаете опасными тайнами. Должен заметить по этому поводу, что вы проявляете преступнейшее равнодушие против производимых нападений, и эта ваша бездеятельность затрудняет нам вашу защиту. Однако берегитесь, сестра, все это может дурно кончиться. Стряхните с себя леность, и с мужеством, ретиво отражайте всякую попытку вернуть вас, и ваше сопротивление поможет вашим друзьям. Поймите же, что вы только мертвой выйдете из братства, а если ваши наставники найдут, что вы слабеете, тогда будут употреблены более суровые меры и вас отправят в какую-нибудь далекую общину, чтобы укрепить в уважении культа, которому вы принесли клятву верности.

Укобах умолк и пронизывающе смотрел на Мэри, которая стояла мертвенно-бледная, поникнув головой.

— Завтра прибудет Уриель и переговорит с вами, а пока я должен сообщить его распоряжение относительно вас. Впредь до нового распоряжения вы будете заключены в ваших комнатах, не смеете выходить из них и никого не принимать. Одинаково вам запрещено предаваться воспоминаниям о происшедшем. Вот все, что я имел сказать вам. Прибавлю еще один, последний, дружеский совет: будьте тверды, благоразумны и не рискуйте будущим, сулящим вам богатство и наслаждения, ради каких-то утопий, навсегда вычеркнутых из вашей жизни. Теперь мы прочтем молитвы люциферианского ритуала, а затем я вас отпущу, сестра.

Машинально пробормотала усталая Мэри кощунственные славословия и совершила обычное коленопреклонение перед статуей Люцифера, а затем вышла, не говоря ни слова. Укобах проводил ее мрачным взглядом.

«Гм… Такое душевное настроение и прострация сулят мало хорошего: отрава действует и, я начинаю опасаться, как бы — не пришлось покончить с ней», — подумал он, хмуря брови.