Из уральской старины

Действительно, на поповской голубятне показалась призе­мистая фигура попа Андрона; он зорко осмотрел окрестности и только потом растворил голубятню; из-за решетчатых дверец голуби высыпали на крышу, а потом взмыли кверху, как бро­шенная в воздух горсть белого пуха. Выждав, когда старик совсем увлекся своим занятием и с ожесточением принялся бе­гать по голубятне, постоянно взмахивая шестиком, Евграф Павлыч тронулся вперед. Засада благополучно проследовала до следующей избы; оставалось перейти улицу, но караульный, посаженный попом на крыше сарая, вовремя заметил опас­ность и пронзительно свистнул. Нужно было высмотреть кру­жившихся палевых голубей и потом уже спустить на них ястре­ба, но теперь было не до того; Евграф Павлыч взял у башкира самую большую птицу, снял у ней с головы кожаный колпачок и подбросил вверх. Ястреб, сильным движением крыльев, сразу начал забирать вверх.

—   Бросай второго, бросай третьего! — закричал башкиру Евграф Павлыч, когда голуби метнулись к голубятне.

Поп Андрон не ожидал именно такой штуки от своего не­приятеля и совсем растерялся; дверь в голубятню была заперта, голуби сбились на коньке крыши в трепетавшую крыльями жи­вую кучу, а три ястреба спускались все ближе и ближе. Поп Андрон как-то совсем обезумел, присел и всей своей могучей грудью заорал:

—    Батюшки, помогите… караул! Ой, батюшки, помогите!

—     Катай четвертого ястреба! — крикнул Евграф Павлыч и подал сигнал Гуньке.

Пять ястребов произвели настоящую атаку: в несколько секунд голубятня покрылась пухом и перьями разорванных голубей, несмотря на самое отчаянное сопротивление попа Андрона, отбивавшего их от нападавших ястребов своим шестиком.

—    Ой, караул… батюшки, грабят! — крикнул старик.

—     Дуй его, лупи! — неистово орал с .улицы Евграф Павлыч, походивший на исступленного.— Бей, катай!..

На этот страшный гвалт прежде всего выбежали гости: за­седатель Блохин и запрещенный поп в зеленом подряснике, а потом со всех сторон набежали поповские строшные. На подмо­гу барину явился Гунька со своими охотниками. Из деревни на­чали собираться мужики, бабы и ребятишки, захватившие на всякий случай кто что мог. Блохин бросился вперед и приступил к Евграфу Павлычу с усиленным молением о пощаде.

—     Голубчик, батюшка, Евграф Павлыч, уймитесь, ради Христа! — умолял он и старался поймать расходившегося бари­на за руки.— Ведь это что же такое? Уголовство…

—     Бей, катай! — кричал Евграф Павлыч хриплым голосом и бросился на поповский двор.— Я ему покажу, простоволосо­му, каков есть человек Евграф Павлыч… Федька, Гунька, за мной!

В воротах завязалась жестокая свалка между катаевскими охотниками и поповскими строшными. Откуда-то явились по­ленья и палки, мелькнуло несколько окровавленных лиц. Ев­граф Павлыч и Федька Ремянников работали за десятерых, как два медведя, так что первыми пробились в ворота и очути­лись на поповском дворе.

—     Где поп? Дайте мне его,— орал Евграф Павлыч, поры­ваясь к голубятне, с которой слезал поп Андрон и по пути засу­чивал рукава своей ситцевой рубашки.

Федька запер ворота изнутри и ждал, чем все это кончится. Старик Андрон шел на врага как был в голубятне — босой и в одном белье; лицо у него было бледное, и только глаза свети­лись, как у волка. Евграф Павлыч встал в боевую позицию и тоже засучил рукава. Ввиду готовившегося поединка заседатель пустился на отчаянное средство: он бросился в ноги Евграфу Павлычу и на коленях принялся молить о пощаде, но получил такого пинка, что кубарем откатился к самым воротам, как гни­лушка. В самый критический момент, когда враги готовы были сцепиться, раздался раздирающий женский крик: в одной ру­башке, с распущенными волосами стояла Марина… Она только что вскочила с постели и выбежала из своей комнаты в чем была.

Евграф Павлыч оглянулся на крик и обомлел от изумления; руки у него опустились, и он с раскрытым ртом смотрел то на попа Андрона, то на Марину.

—    Кто это?., а?..— шептал он, обращаясь в пространство.

—    Это я, разбойник! — заревел поп Андрон, схватив Евграфа Павлыча по-медвежьи прямо за затылок.— Есть и на тебя управа.

—    Постой, поп, отпусти! — умолял Евграф Павлыч, напрас­но стараясь освободиться от придавившей его железной ру­ки.— Дай всего одно слово сказать, а потом хоть разорви…

—    Говори,— коротко приказал поп Андрон, не отпуская своей жертвы.

Евграф Павлыч оглянулся еще раз, но Марина уже скры­лась к себе в комнату.

—   Это твоя дочь? — спрашивал Евграф Павлыч.

—    Ну, положим, что дочь…

—   Дочь? Попище, прости ты меня, ради Христа,— вдруг взмолился гордый кургатский барин и даже повалился попу Андрону в ноги.— За все заплачу, озолочу тебя, ну, помиримся.

Поп Андрон как-то совсем одурел от этой второй неожидан­ности и выпустил затылок врага из своей десницы. На выручку подоспел Блохин и тоже принялся упрашивать попа Андрона.

—   Поцелуемся, поп,— предложил Евграф Павлыч и обла­пил своего недавнего врага.

—   Ну, черт с тобой, поцелуемся,— соглашался поп Андрон и прибавил: — А за голубей ты мне заплатишь… да.

—   Сейчас тысячу отдам.