Из виденного и пережитого. Записки русского миссионера

Через две недели я зашел к ней. Она немножечко стала себя лучше чувствовать. Решилась на мои советы. Исповедывалась, но от причастия я ее еще удержал. Удержал не ради того, что я ее считал недостойной, а ради того, чтобы опостоянить в ней духовно настроение. Душа женщины далеко не так глубока, как душа мужчины, и поэтому я решился закрепить в ней сознание греховности. После этого купил ей Евангелие и попросил ее, чтобы она прочла два раза и также молилась Богу. После этого через неделю я зашел к ней, результаты оказались налицо. Она была веселой, спокойной, но на душе ее чувствовалось еще что-то. Настал день воскресный, я нарочно для нее подыскал дневное Евангелие о блуднице, умывшей ноги Христа. Послал за ней, чтобы она сегодня была в церкви. Она пришла. Евангелие мною было прочитано. При конце литургии Бог мне помог на Евангельскую тему о всепрощающей любви Христовой произнести сильную проповедь. Арестанты плакали, плакала и она. В заключение своего слова я велел арестантам стать на колени, стал и я, и обратясь к местной иконе Спасителя, я воскликнул: «Господи! Вот и эти узники, из них есть и такие, как и та блудница, которая до Твоего появления перед ней грешила, продавала душу и тело миру сему, предавалась разврату, но до тех пор, пока не знала Тебя и не увидела Тебя вселюбящего Спасителя падших грешников. Как только Ты показал ей, так она уже лежит у ног Твоих и горячими слезами вымаливает у Тебя прощение себе. Господи! Оглянись и на этих узников, ведь и они льют свои слезы на Твои для нас незримые ноги, будь милостив, открой свои всепрощающие уста, скажи всем им: чада Мои, прощаются грехи ваши за вашу любовь ко Мне».

Церковь рыдала, а бедная арестантка лежала без чувств, как мертвая. Кончилась литургия. Арестантка все никак не может успокоиться. Через три дня после воскресенья я опять зашел к ней. Она со слезами встретила меня и передала мне, что, читая Святое Евангелие, она чувствует какое-то тяготение к Богу, перед которым ей хочется излиться в слезах покаяния.

После этого дня я был командирован на каторгу. Через месяц, когда вернулся обратно в Читу, то нахожу ее в весьма угнетенном состоянии духа, она думала, что я больше не вернусь в Читу. На следующий воскресный день я еще раз исповедал ее, а потом и причастил ее Святым Тайнам. Этот день для нее был первым счастливым днем в ее жизни. Она так радовалась, что даже после этого часто говорила мне: «Я еще в жизни такого дня никогда не переживала».

* * *

Во время моей духовной беседы из толпы арестантов вдруг я слышу: «Хорошо вам, сытому, одетому в енотовую шубу разводить нам мораль, вы бы обратились к начальству нашему, чтобы оно хоть кормило бы нас лучше». Я, не обращая внимания, продолжаю свою беседу. Только кончил беседу, как слышу, арестанты окружили этого бедного арестанта и уже поднимают кулаки на него.

— Что вы, друзья, делаете, — крикнул я.

— Как он смел оскорбить вас, батюшка, — раздались голоса. — Мы его сейчас проучим, — повторили арестанты.

— Дорогие мои, если бы он сказал мне какое-нибудь оскорбление, ведь он только на днях пришел в тюрьму нашу, меня мало знает, а, быть может, приходилось ему сталкиваться в жизни своей со священниками.

— За них-то, вот, я и осужден на каторгу, — со слезами ответил арестант, который укорил меня во время моей духовной беседы.

Я подошел к этому арестанту и при всех поцеловал его и поблагодарил его за прямолинейность. Видя мой поступок к оскорбившему меня, по их понятию, арестанты были совершенно обезоружены против него, а на меня смотрели, как на какого-то дурака. Арестанты разошлись по своим палатам, а я отправился домой. Этим арестантом я заинтересовался. На следующий раз я приезжаю в тюрьму и хотел видеть его, но его не было ни на моих духовно-нравственных беседах, ни также в этот день за всенощной. Интерес у меня рос к нему. Уже через три недели после этого я случайно встретился с ним во дворе тюрьмы. Я его остановил.

— Как, друг мой, поживаешь?

— Ничего, хорошо, — ответил мне нехотя арестант.

— Мне хотелось бы с тобой поговорить и вообще по душам побеседовать.

— Да и мне, батюшка, хотелось поговорить с вами. Я не раз порывался на это дело, да как-то стесняюсь.

Мы условились с ним встретиться в церкви. Наступил день праздничный, отслужил я им обедню, позвал арестанта того в алтарь, и, когда все вышли, мы приступили к взаимной беседе.

— Скажи, мой друг, за что ты обвинен?