Из ворон в страусы и обратно

После опытного образца Нилка сначала придумала расписать батиком костюм из белой ткани, но потом склонилась к мысли о тунике и не пожалела – туника вышла радостная, по-настоящему летняя. Носил бы и носил.

С ценой определиться помогли сайты в Интернете (спасибо Ренеше).

Когда с ценой соотнеслись, Ренеша сфотографировал тунику, Нилка созвонилась с магазинами художественных изделий и сбросила фотографию им на сайты.

В магазинах тунику одобрили, так что даже пришлось выбирать, кому отдать предпочтение. Предпочтение отдали тому салону, что размещался в центре, и Ренеша повез Нилку в город.

Нилка скрупулезно подбирала себе экипировку, как перед самым важным в жизни днем. Надела то, что ее ни разу не подвело: старенькие джинсы, в которых она поступала в техникум, джемпер и накидку, в которых гуляла с Вадимом по Мадриду… Если нельзя повторить Мадрид, то можно хотя бы отпугнуть неприятности.

Но даже вещи, принесшие когда-то удачу, не укрепили Нилкин дух. У нее потели подмышки и ладони, она тряслась, как перед экзаменом, и ничего не могла с собой поделать.

– Может быть, не будешь продавать эту свою тунику? – ласково спрашивал Рене. – Может, будешь носить ее сама?

– Нет, зачем? Я ее делала на продажу.

Рене погладил Нилкину руку – она оказалась ледяной.

– Замерзла?

– Немного волнуюсь, – призналась Нилка.

– Вот увидишь, все будет отлично.

Отношения между ними установились более чем странные.

В тот вечер на веранде у нее помутилось в голове – она и сама не поняла, как поцеловала мецената-вымогателя.

А он, мелкий жулик, разводила, и не подумал зачесть ей этот поцелуй.

Видите ли, поцелуи нужно считать не штуками, а человеко-часами.

После первого часа, потраченного на обучение, почему-то Нила была готова к тому, что Рене обольет наставницу презрением (далее со всеми остановками по сюжету сказки «Свинопас»).

Однако ничего похожего не произошло, более того, Ренеша сухим деловым тоном сообщил:

– Ненила, тебе нужно понять одну простую вещь: конечный результат зависит только от тебя. Когда я научусь целоваться, необходимость в сделке отпадет.

– Ну, так учись!

– А как я научусь, если ты меня не учишь?

– Как это не учу? А что, по-твоему, я делаю?

– Значит, ты плохо стараешься.

– Тогда уволь меня.

– А краски? Ты уже пользуешься красками, – намекнул шантажист, и Нилка услышала, как защелкнулся капкан.

– Хорошо, я постараюсь, – обреченно вздохнула она, и Рене снова подставил губы для поцелуя.

И Нилка снова осторожно поцеловала прохвоста лягушатника, затем оторвалась от его губ и изучающе посмотрела прямо в лицо. Тот сидел каменным изваянием.

Нилка поцеловала смелее, уже со знанием дела.

Пахло от Рене очень вкусно, и все равно Нилку не покидало чувство, что она целуется со статуей Командора.

Нилка даже не заметила, как увлеклась и вошла во вкус, но тут занятие пришлось прервать, потому что Рене стал задыхаться. Смуглые щеки полыхали, глаза затянуло пленкой, и Нилка всполошилась, решив, что это какая-нибудь редкая болезнь, потому что ничего подобного с Валежаниным на ее памяти не случалось, а другого опыта у нее не было.

К счастью, Ренеша быстро пришел в себя, и пришедшая было мысль позвать на помощь бабулю или вызвать Варвару Петровну вылетела из Нилкиной головы.

Прерванный поцелуй породил томительную, болезненную паузу, которую с грехом пополам общими усилиями заполнили разговорами.

Рене рассказал о родителях (они умерли), о службе во Французском иностранном легионе, куда Дюбрэ отправился за компанию с другом, о сценарном факультете университета и работе на национальном телевидении в качестве режиссера документальных фильмов.

Потом судьба сделала крутой вираж, и Рене Дюбрэ открыл модельное агентство.

На этом месте воспоминания оборвались, Рене погрузился в собственные мысли и замолчал – очевидно, задел в памяти какие-то заповедники.

Как специалист по виражам судьбы, Нилка ему сочувствовала всей душой. Да они просто члены одного клубы – клуба любителей американских горок.

Решив проверить собственную догадку, спросила:

– Ты жалеешь?

– Нет, – без колебаний ответил Рене.

Что и требовалось доказать! Нилка тоже ни о чем не жалела, особенно теперь, когда у нее появились краски. И эти глупые тренировки…

Не жалела и вернуть не хотела. А Рене? Интересно, хочет он вернуть то, о чем сейчас грустит?

– А ты был женат? – желая отвлечь Рене, спросила Нилка.

– Д-да, – не сразу ответил он.

– А где твоя жена?

– Она умерла.

– О, – искренне огорчилась Нилка, – как жаль. А кем она была?

– Манекенщицей.

У Нилки от волнения горло перехватило.

– А что с ней случилось?

Рене больно сжал ее руку.

– Анорексия.

Далеко за полночь Нилка устроилась в своей постели и со смешанным чувством представила за стенкой Рене. Как он лежит на их диване, закинув руку за голову, рассматривает тени на потолке и думает о ней – Нилке почему-то очень хотелось, чтобы он думал о ней, – ведь она же думала о нем в эту минуту!

Неожиданно Нилка поняла простую вещь: она думала о Рене все время.

Это была совсем не та зеленая тоска, в которую она впадала, расставаясь с Валежаниным.

Как ни банально, но при мыслях о Рене небо над головой становилось выше, воздух чище, и солнце ярче, и птичьи голоса звонче. Даже цветы Лин делались еще очаровательнее, хотя куда уж больше… Скорее, это была светлая печаль, окрашенная в цвета коллекции Мерседес.