Во мгле заграждали чешуйчатой грудью,
Встречались зимою – и было теплей,
Мостами легли, берегли перепутья,
Ловили с обрыва, скрывали в дупле.
И слух, оглушенный первичной виною,
Очистился жертвой раскинутых рук
Великих деревьев, увиденных мною
В садах городских, и во сне, и в жару.
Приближу к губам умолкающим палец —
И слышу, как бодрствует в мире ветла,
В молчанье зеркальной горой рассыпаясь
И Бога святя в сердцевине ствола.
1974
стихи
– Зачем бегут в чужие страны
Из теплой памяти жилой?
– В ее ворота гроздью пьяной
Природа смотрит тяжело —
И шепчет: «Я тебя разрушу,
Но сохраню твои слова».
– И им не терпится наружу,
Туда, где речь всегда жива.
1974
Без ветра я не вижу. Это он
Несет навстречу полдень и размеры —
Всех ароматов тайный эталон,
Рождающий в невидимое веру.
Едва к незримой скважине прильну,
Я слышу: он, подобно пьющей лани,
Подталкивает мелкую волну
Из глубины в каналы обонянья.
Фигуры возникают к сентябрю
Избытых судеб – поредевшей бронзы,
И я на них сквозь изгородь смотрю,
Особенно – когда темно и поздно.
1974
В нотных и высоких классах птичьих
По опавшим и плывущим дням
Удивленных учат безразличью
Облака, к безумию клоня.
Ветер – неуемный сборщик дани —
Обегает сеть начальных школ.
У калитки ждет похолоданье
И уводит в прошлое пешком.
Все, что летом вслушаться мешает
И по зренью бьет, как футболист —
Отлетает, как настольный шарик,
Этикетка и осенний лист.
1974
И если вырваны страницы
Из древней красочной Псалтири —
Вовек никто не усомнится,
Что царь Давид играл на лире,
Вернее – на библейской арфе,
Но лира – символ вдохновенья.
Плетется ветер в старом шарфе,
Лиловом от ночного тренья
И ставшем гроздьями сирени.
Он кашляет, закутав горло,
Едва ступает на прохладе,
То рассыпается прогоркло,
То снова собран, жизни ради,
Как слезы стынут на тетради.
Итак, никто не усомнится,
Что лучшим в мире был художник,
Хотя закапаны страницы,
Заглавные заснули птицы,
И надписей не стало должных.
И по оставшимся деревьям
Я очертанья рук живые
Угадываю, чтобы с левым
Не путать правое, с припевом:
«Так жили люди Ниневии» —
И чтобы дни сторожевые
Прошли, не опаляя гневом.
Иначе шаг ко мне направят
Суду покорные микробы,
И духи поднебесной злобы
Клеймо непоправимой пробы
На серебре моем поставят.
1975