Из воспоминаний

Но раньше по той же, если не ошибаюсь, новелле, был в Киеве осужден В. В. Шульгин, за статью, помещенную им в "Киевлянине" по поводу того же самого дела. Он в этом своем процессе между прочим сослался на меня, как на свидетеля; я ездил в Киев давать показания. Свидетелем был там и прокурор судебной палаты Чаплинский, один из инспираторов всего дела Бейлиса. Шульгин был осужден. Когда началась война, он пошел добровольцем на, военную службу, был ранен; правительству стало стыдно сажать его в тюрьму и он был помилован по высочайшему повелению. (см. на нашей стр. - В. Шульгин "1920 год", ldn-knigi) Мое же дело должно было слушаться во время самой войны.

Было слишком ясно, как это несвоевременно и суд не торопился ставить его на очередь. Мне даже еще не вручили обоих обвинительных актов. Кроме того, дело должно было слушаться в 1-ом отделении (без присяжных), где судьям, {259} которых так часто я защищал на выездных сессиях и которые дружески ко мне относились, было бы стыдно меня осудить за якобы заведомо ложные сведения. Я как-то на улице встретил нового председателя окружного суда Д. Д. Иванова. Я знал его еще с гимназии. Он и Завадский учились в одном классе с моим братом, бывали у нас в доме, и мы кажется даже были на ты, но потом потеряли из вида друг друга, пока я его не встретил случайно на улице. В разговоре я спросил его: "Почему же вы меня не судите? Уже пора". Он искренно или притворно сказал, что ничего про это дело не знал.

Через несколько дней после этого разговора я получил обвинительный акт; просил о вызове нескольких свидетелей, что было уважено. Мне самому было неловко подвергать моих будущих судей риску вызвать против себя неудовольствие Министерства и я пожалел, что подстрекнул председателя это дело назначить. Судьи 1-го отделения были старые почтенные люди, и я был бы рад их избавить от трудного положения. Я узнал, что повесток свидетелям не успели вручить и на этом основании заседание мог отложить. Но неожиданно для меня на суд явился сам Иванов, с незнакомыми судьями и стал сам в этот день председательствовать. Я из этого заключил, что он хотел взять на себя ответственность за процесс и избавить других судей от неудовольствия Щегловитова.

Это с его стороны было бы достойно, но в этих условиях мне показалось не только ненужным, но и неудобным откладывать дело, и я от свидетелей отказался. Но оказалось, что я не понял мотивов Иванова. По первым же вопросам, которые он стал задавать, стало ясно, что он клонит к обвинению, и что отказом от свидетелей я сыграл в его руку. Защищаться мне было нечем, но так как меня обвиняли в распространении заведомо ложных известий, то я указал суду, что обязанностью прокурора было это доказывать, чего он однако не делал. И во всяком случае, когда {260} речь идет о редакторах, моих соподсудимых, то я лучше их знал, как проходило дело, и они имели право мне верить и т. п. Словом я исходил из предположения, что Иванов честный судья, а не угодник, и что он воспользуется этими соображениями, чтобы по крайней мере осудить меня одного или присудить всех нас к штрафу. Приговор был неожиданный: три месяца тюрьмы каждому.

Я искренно был возмущен, так как не сомневался, что Иванов вынес такой приговор из одного желания угодить Министерству. Я сначала решил не подавать апелляции, чтобы заставить судей свой приговор привести в исполнение и посадить меня тотчас в тюрьму; я об этом кое-кому говорил. Это дошло до палаты, и ко мне приехал прокурор палаты, мой старый друг, Н. Н. Чебышев, убеждая меня этого не делать. "Ты суд защищал, - говорил он мне, и хочешь его теперь осрамить, так как без твоей жалобы палата не может скандала исправить. Даю тебе слово, что в палате я выступлю сам и откажусь от обвинения и т. п." Всё это меня колебало, а главное мой план отказаться от апелляции поставил бы в трудное положение Струве и редактора "Русских ведомостей", которым пришлось бы или "десолидаризироваться" со мной, или со мной садиться в тюрьму. В результате я жалобу подал: ее не стали рассматривать, а в 1917 г. мы все подошли под амнистию.

Но Иванову я не простил. 5 июня 1915 года, скоро после моего осуждения, произошел перелом политики: было уволено 4 министра, в том числе Щегловитов, и заменен А. А. Хвостовым (его не нужно смешивать с его племянником, пресловутым А. Н. Хвостовым). Помню, что я тогда шутя говорил, что мне хотелось бы получить на 24 часа пост министра юстиции, только, чтобы посмотреть на физиономию Д. Д. Иванова. Этого, конечно, не случилось, но в миниатюре подобное удовольствие мне было доставлено.

А. А. Хвостов под своим председательством назначил в Министерстве {261} юстиции совещание по вопросу о евреях, помощниках присяжных поверенных, которых продолжали подвергать ограничительному проценту. К этому совещанию, кроме представителей заинтересованных ведомств, министерством были привлечены и адвокаты; я был в их числе.