Из воспоминаний

В это трудное время задачей той либеральной общественности, которая не изменила себе, стало спасать то, что еще можно было спасти и от торжествующей реакции самодержавия и от малозаметного, но зарождавшегося уже тогда революционного "тоталитаризма".

"Либералы" сами собой оказались опять на {32} левых позициях, и в печати, и на тех постах общественной деятельности, которые реакцией еще не были уничтожены. Так шла эта "холодная" война, пока не началось Освободительное Движение, которое в 1905 году привело к "увенчанию здания".

Мой отец не дожил до этого времени. Он умер в 1895 году, когда началось царствование Несчастного Николая II. Принять участие в борьбе с самодержавием, уже не только в качестве зрителя, пало на долю моего поколения в его еще молодые, но уже не детские годы. Но к этой борьбе оно уже было подготовлено старшими.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Желание матери как можно дольше детей учить и воспитывать дома, по-видимому, встречало со стороны отца возражения. У него были другие взгляды. Он опасался для нас чересчур дамского, тепличного воспитания; хотел, чтобы мы возможно раньше узнавали настоящую жизнь и ее темные стороны. Он любил нас поддразнивать, друг с другом стравливать; смеялся над внешними проявлениями ласки, называя их "телячьими нежностями". Помню, как мать ему не раз говорила при нас, что он о таком воспитании потом сам пожалеет.

Вероятно, потому, что мать все же не теряла надежды, как можно долее продолжать обучение дома, меня там учили тому, что для поступления в гимназию не требовалось. Наша учительница, Надежда Ивановна, учила нас всем предметам: писать без ошибок, арифметике, географии, истории. Для истории у нас был какой-то альбом с историческими картинками, начиная с крещения Руси и кончая чтением Манифеста 61 года. При этих картинках был объяснительный текст; благодаря им всё запоминалось легко. Была у нас и {33} специальная детская библиотека: в ней между прочим были два томика о Потемкине и Суворове. Не помню их автора, но вспомнил о них потому, что когда их у нас увидел однажды В. К. Истомин, будущий всесильный правитель канцелярии при В. К. Сергее Александровиче, он сказал, что всюду их разыскивал для своих детей, но нигде не смог достать.

Одна из пациенток отца, графиня Толстая, вдова известного друга Гоголя, подарившая свой большой дом на Садовой под приют для престарелых священников, каждую Пасху и Рождество присылала в подарок нам, детям, книги. Помню среди них всего Купера и Вальтер Скота, в детских изданиях. Позднее она представляла нам самим выбор книг по вкусу и их нам дарила. Так появился у нас весь Жюль Верн и много других книг.

Нас учили и музыке. Жила у нас постоянно гувернантка и мы с ней научились свободно болтать по-французски. Позднее появилась и англичанка. Со смертью матери такое домашнее учение кончилось. Учили нас и немецкому, но немецких учителей мы не любили и плохо учились. Не могу не припомнить по этому поводу, как курьез, что однажды, но недолго, нашим немецким учителем побывал и гостивший у нас П. В. Шумахер. В нашем кругу он был исключительным человеком, и вообще в современном обществе недостаточно оцененным. Если бы я заговорил подробнее о нем, я никогда бы не кончил. После него осталась все же книжка "стихов" и большое количество анекдотов.

Когда я поступил в гимназию, он подарил мне редкое издание (XVI века) "Илиады" с латинским переводом и с такой надписью:

"С детства до старости лет на мишуру все глядели

Слабые очи мои, лучших не видев красот

Милостив к юноше Зевс, даровав ему высшее зренье

И указав ему путь в область нетленной красы.

Васе Маклакову на память от старого хрена."

{34} Эта книга долго хранилась в нашей деревенской библиотеке; после Революции была национализована и пожертвована в "народную библиотеку", неизвестно на какое употребление.

Вопреки желанию матери, я еще при жизни ее был отдан в Московскую классическую 5-ую гимназию. Директором ее был В. П. Басов, сам убежденный латинист, переводчик с немецкого латинской грамматики Мазинга. Был сыном профессора хирургии, который знал лично отца. Я почему-то поступил в гимназию в середине учебного года, поэтому должен был для поступления сдавать особый экзамен. Отец, который присутствовал на этом экзамене в кабинете директора, рассказывал матери о пристрастном ко мне отношении учителей на экзамене, объясняя его недовольством за сделанное для меня исключение. Лично я этого не ощутил.