Из воспоминаний

Я понимал, что партийные лидеры наши со мной могли не соглашаться и мне по существу возражать. Но самый ответственный и авторитетный лидер кадетской партии П. Н. Милюков пошел еще дальше; он писал про меня и в тех же "Современных Записках" и в своей газете, будто "для партии и раньше не было секретом, что В. Маклаков был в ней всегда при особом мнении", будто я вообще "считал партию только за неизбежное зло и потому разрешал себе лишь минимум партийной дисциплины"; что именно потому я не занял в партии того места, на которое имел бы право и т. д. ("Совр. Зап.", книги 41, 51, 57). Если бы это суждение не было преувеличено, осталось бы непонятным, почему я из партии не выходил, а главное, почему она до конца меня в члены своего Ц. К. выбирала! Этого вопроса я и хочу хотя бы мимоходом коснуться сейчас, так как он не только личный вопрос, но вопрос о значении партий и в частности нашей кадетской. И небезынтересно припомнить, как на нашей памяти политические партии возникали в России.

Не говорю о партиях до введения конституции. Тогда могли существовать только подпольные, нелегальные партии; их лидеры обыкновенно в России и не жили. Своих членов они не ставили на избрание; населения. У них были другие "средства борьбы", а {341} не избирательный бюллетень: забастовки, бойкот, обструкция, даже террор. Подобные партии по свойствам своей деятельности требовали центрального руководительства, конспирации, железной дисциплины и т. п. От этого их сила зависела.

Уже Освободительное движение стало несколько иначе ставить этот вопрос. Тогда еще не было выборов, но открытая идейная борьба стала возможна. Она создала Союз Освобождения. Понятие "Союза" противополагалось "партиям" именно потому, что "Союз" считался временным соглашением тех, кто раньше шли различной дорогой и могли потом опять разойтись. Он поэтому допускал различие не только мнений, но даже целей. Не надо смущаться, что в июне 1905 г. в "Освобождении", в странной статье под заглавием "Рождается нация", рекомендовалось создание единственной "конституционно-демократической партии", как выражения мнения "всей нации" для момента, когда "нация" из "объекта" управления превратится в "субъект".

Это отголосок тогдашней иллюзии, будто все "мы" между собой согласны, что нации противостоит только узурпаторская самодержавная власть и что Учредительное Собрание, и всякое правильное представительство непременно выражает "общую волю". Если среди представительства и окажутся несогласные, то они так немногочисленны и не авторитетны, что можно с ними совсем не считаться. Эта иллюзия как бы предвосхищала идеологию будущей единственной партии. Но во всяком случае для конституционно-демократической партии это суждение было бы ни на чем не основано. Такой роли, выразителя мнения всей нации, ей играть не пришлось. Задуманная еще до "нового строя" она появилась на свет, когда этот строй уже был возвещен и когда перед партией стали другие задачи.

{342} После введения конституции, а вместе с нею и организации "выборов", сила политических партий в России, как и повсюду, стала измеряться доверием, которое они населению, т. е. прежде всего "беспартийным" внушали: среди избирателей беспартийные всегда в большинстве. Приобретать сторонников среди них, их убеждать в своей правоте, этим влиять на выборы становилось главным назначением "партий". Об этом стали думать и создатели русской Конституционно-демократической партии. Это время я помню, так как тогда довольно неожиданно для себя самого я к ее созданию приобщился.

Партия задумывалась помимо меня. Тогда я был только адвокатом. Но я состоял в секретариате общеземской организации и услыхав, что в октябре 1905 г. предположен Учредительный Съезд новой политической партии при непосредственном участии земцев, то для возможности это увидеть, по обыкновению, просил зачислить меня в Секретариат и этого Съезда. Мне ответили, что я легко могу стать его полноправным членом, если получу полномочия от какой-нибудь из "освобожденских ячеек". Я был на это согласен; меня тогда кому-то представили; я был на одном заседании какой-то "ячейки", где помню спорил с Н. А. Рожковым об избирательном праве. В результате оказался "делегатом" на Съезде, который происходил в том же знакомом мне доме кн. Долгоруких; я там встретил много знакомых из земского и адвокатского мира.