Из воспоминаний сельского ветеринара

— Насколько мне помнится, — продолжал Тристан, — мистер Хэрриот просидел с Джули чуть ли не всю ночь, когда она щенилась. И без него вы наверняка бы потеряли не только щенят, но и Джули. Да, конечно, было это несколько лет назад, но я все отлично помню!

— То само по себе, а это само по себе. Я же вам объяснил, что выполняю свои обязанности. — И он обернулся к служащему управления водными ресурсами.

Тристан бросился в новую атаку.

— Верно, но ведь вы все-таки могли бы выпить с нами в такой вечер, когда мистер Хэрриот во второй раз стал отцом. В некотором смысле повод ведь тот же.

Мистер Гул опустил карандаш, и его лицо смягчилось.

— Джули и теперь молодцом.

— Да, я знаю, — заметил я. — Для своего возраста она в поразительной форме.

— А одного из тех щенков я себе оставил.

— Знаю. Вы же меня к нему пару раз вызывали.

— Верно… верно… — Он приподнял полу мундира, сунул руку в брючный карман, извлек большие часы и воззрился на циферблат. — Что ж, я, собственно, уже с дежурства сменился. И могу с вами выпить. Только прежде в участок позвоню.

— Отлично! — Тристан прыгнул к бочке и наполнил кружку до краев.

Вернувшись в погреб, мистер Гул торжественно поднял ее:

— Желаю малютке всего наилучшего! — И сделал огромный глоток.

— Благодарю вас, мистер Гул, — сказал я. — Вы очень любезны.

Он сел на нижнюю ступеньку, каску положил на ящик и снова припал к кружке.

— Надеюсь, обе они чувствуют себя хорошо?

— Да, прекрасно. Еще кружечку? Поразительно, как скоро он забыл про записную книжку, и ко всем нам вернулось веселое настроение.

— Ух и жарища тут, — некоторое время спустя объявил мистер Гул и снял мундир. Этот символический жест смел последние барьеры.

Однако прошло еще два часа, но никто толком не опьянел. За исключением мистера Гула, блюстителя закона и порядка. Мы много смеялись, вспоминали всякие случаи и просто пребывали в чудесном расположении духа, но он стадия за стадией переходил в состояние глубокого опьянения.

Сначала он пожелал, чтобы его называли просто по имени без всяких там «мистеров», затем впал в слезливую сентиментальность и рассыпался в восторгах по поводу чуда рождения как у людей, так и у собак, но заключительная стадия оказалась более грозной — он стал задирист.

— Джим, выпьешь еще! — Был это не вопрос, но требование: долговязая фигура, слегка покачиваясь, наклонилась над краном и подставила под него кружку.

— Нет, спасибо, Хьюберт, — ответил я. — С меня хватит. Я ведь начал много раньше!

Он замигал, направил пенную струю в собственную кружку и сказал:

— Тогда ты подлый предатель, Джим. А я подлых предателей на дух не терплю…

— Уж извини, Хьюберт, — я изобразил покаянную улыбку, — но с меня хватит, да и вообще половина третьего. Пора по домам.

Я, видимо, выразил общее мнение, потому что остальные дружно поднялись и направились к лестнице.

— По домам? Это как же так — по домам? — Он испепелил меня негодующим взглядом. — Что это с тобой? Время еще детское! — И он возмущенно запил эту сентенцию большим глотком пива. — Сам приглашаешь человека выпить и сию же минуту — по домам? Нехорошо, Джим!

К нему бочком подскочил Редж Уилки, источая ласковую благожелательность, обрести которую можно, лишь в течение тридцати лет выпроваживая заартачившихся клиентов.

— Ну, ну, Хьюберт! Мы отлично посидели, все тебе были рады, а теперь пора баиньки. Где твой мундир-то?

Полицейский что-то сердито бурчал, но мы облачили его в мундир, нахлобучили ему на голову каску, и он покорно позволил нам втащить его по лестнице в темный зал. На улице мы водворили его на заднее сиденье моей машины между Тристаном и Алексом, а Клифф сел рядом со мной.

Редж подал мне в окошко бумажник, исхудавший до полного истощения, и мы покатили по спящей улочке к рыночной площади, где в полной пустоте под фонарем маячили две одинокие фигуры. С екнувшим сердцем я узнал инспектора Боулса и сержанта Рострона, наше полицейское начальство. Они стояли, стройные, подтянутые, и, заложив руки за спину, пронзительно оглядывали все вокруг. Да уж, эти никому спуску не дадут!

От внезапного вопля за спиной я чуть не врезался в ближайшую витрину. Хьюберт их тоже увидел!

— Сукин сын, Рострон! — взвыл он. — Я его, подлюгу, ненавижу. Столько лет надо мной измывается, так я ему сейчас все выложу, что о нем думаю!

Послышалась возня, пискнуло опускаемое стекло, и полицейский Гул громовым голосом начал свою инвективу:

— Ах ты, сукина подлюга…

Меня оледенили страшные предчувствия.

— Заткните ему рот! — крикнул я. — Ради бога, заткните…

Но мои друзья меня предвосхитили, и тирада Хьюберта внезапно оборвалась: они сдернули его на пол и навалились сверху. Когда мы поравнялись с роковой парой, Тристан уже плотно сидел у него на голове, и снизу доносилось лишь неясное пыхтение.

Инспектор с улыбкой кивнул мне, а сержант дружески откозырял. Не надо было пополнять ряды ясновидцев, чтобы прочитать их мысли: мистер Хэрриот возвращается с еще одного ночного вызова. Этот молодой ветеринар работает не за страх, а за совесть.