Из воспоминаний сельского ветеринара

— Не понимаете? — Он продолжал хлопать ладонью по столу. — Ну так я вам объясню. Сотрудник ветеринарной службы побывал на этой ферме и обнаружил, что вы не вручили там извещения о приведении помещения в порядок и его дезинфекции!

— Разве?

— Вот именно, черт вас дери. Фермеру вы его не вручили, а прислали мне. Или вы хотите, чтобы я продезинфицировал этот коровник? Не съездить ли мне туда и не поработать ли шлангом? Я немедленно отправлюсь, если вас это устроит!

— Что вы… что вы…

По-видимому, стучать одной ладонью Харкорту показалось мало — он пустил в ход вторую руку с совсем уж оглушительным результатом.

— Хэрриот! — загремел он. — Я хотел бы получить от вас ответ только на один вопрос: нужна вам эта работа или нет? Скажите только слово, и я передам ее другой ветеринарной фирме. Тогда, быть может, и вам, и мне жить будет спокойнее.

— Даю вам слово, мистер Харкорт, я… мы… нам очень нужна эта работа! — Я говорил с полной искренностью.

Инспектор откинулся на спинку кресла и несколько секунд молча смотрел на меня, а потом покосился на свои часы.

— Десять минут первого! — буркнул он. — «Красный Лев» уже открылся. Пойдемте выпьем пива.

В зале пивной он припал к кружке, потом аккуратно поставил ее перед собой на столик и устало взглянул на меня.

— Ей-богу, Хэрриот, кончили бы вы небрежничать! Просто сказать не могу, как это меня выматывает.

Я ему поверил: лицо его побледнело, а рука, снова взявшая кружку, заметно подрагивала.

— Право же, я искренне сожалею, мистер Харкорт. Не понимаю, как это получилось. Вроде бы я все проверял и перепроверял. Во всяком случае, я постараюсь больше не доставлять вам лишних затруднений.

Он кивнул и хлопнул меня по плечу.

— Ну ладно, ладно. Давайте выпьем по второй. Он пошел к стойке, вернулся с кружками и выудил из кармана небольшой квадратный пакет.

— Маленький свадебный подарок, Хэрриот. Ведь, кажется, скоро ваша свадьба? Так это от моей жены и от меня с нашими наилучшими пожеланиями.

Не зная, что сказать, я кое-как развязал веревочку и извлек из оберточной бумаги небольшой барометр.

Я бормотал слова благодарности, чувствуя, как у меня горят уши. Он был представителем министерства в наших краях, а я — самым новым и самым скромным из его подчиненных. Не говоря уж о том, что хлопот я ему, наверное, доставлял больше, чем все остальные, вместе взятые, — просто кара божья. И у него не было никаких причин дарить мне барометр.

Это последнее злоключение еще более усугубило мой страх перед заполнением бесчисленных бланков, и я мог только надеяться, что очередное туберкулезное животное попадется мне не скоро. Однако судьба не замедлила послать мне несколько напряженных дней клинических проверок, и на исходе очередного из них я с самыми дурными предчувствиями осматривал одну из айрширских коров мистера Моверли.

Легкое покашливание — вот что привлекло к ней мое внимание. Я остановился, и сердце у меня упало: костяк, туго обтянутый кожей, чуть ускоренное дыхание и этот глубокий сдерживаемый кашель! К счастью, теперь таких коров не увидишь, но тогда они были привычным зрелищем.

Я прошел вдоль ее бока и оглядел стену перед ее мордой. На грубой каменной кладке ясно виднелись роковые капли мокроты, и я быстро размазал одну на предметном стеклышке.

Вернувшись в Скелдейл-Хаус, я окрасил мазок по методике Циль-Нельсона и положил стеклышко под микроскоп. Среди одиночных клеток краснели скопления туберкулезных бацилл — крохотных, радужных, смертельных. Собственно говоря, я не нуждался в этом роковом подтверждении моего диагноза, и все-таки настроение у меня испортилось еще больше.

Когда на следующее утро я объявил мистеру Моверли, что корову придется забить, это его отнюдь не обрадовало.

— Наверняка простуда у нее и ничего больше, — проворчал он. (Фермеры, естественно, возмущались, когда мелкие бюрократишки вроде меня забирали их удойных коров.) — Да только ведь спорить с вами без толку.

— Уверяю вас, мистер Моверли, ни малейших сомнений нет. Я взял мокроту для анализа и…

— Да что уж тут разговаривать! — Фермер нетерпеливо махнул рукой. — Коли правительство, прах его побери, хочет забить мою корову, значит, ее забьют. Но ведь мне положено возмещение, верно?

— Да, конечно.

— Сколько это будет?

Я быстро прикинул. Согласно инструкции, животное оценивалось так, словно продавалось на рынке в нынешнем его состоянии. Минимальная компенсация составляла пять фунтов, и назначить больше за этот живой скелет явно было нельзя.

— Пять фунтов! — ответил я.

— А, пошли вы! — сказал мистер Моверли.

— Если вы не согласны, будет назначен оценщик.

— Да черт с ним! Чего тут возиться-то!

Он был явно очень раздражен, и я счел неблагоразумным сообщать ему, что он получит лишь часть из этих пяти фунтов — в зависимости от вскрытия.

— Вот и хорошо, — сказал я. — Так я переговорю с Джеффом Мэллоком, чтобы он забрал ее как можно скорее.