Из воспоминаний

Заочных «встреч» с Солженицыным, то есть контактов, а иногда и споров в западной прессе, было у меня несколько, некоторые из них растягивались надолго. Эмигрантская жизнь русских богата конфликтами, и почти все они между писателями, обычно на страницах русских эмигрантских газет и журналов. Обо всех писать было бы длинно и скучно. Упомяну только два случая, которые касались лично мне хорошо известных людей, незаурядных, может быть, даже исторических, если говорить о России: Владимира Яковлевича Лакшина и Михаила Петровича Якубовича. В литературные работы Солженицына они попали в разное время и в разном контексте.

Михаил Якубович, до 1918 года крупный деятель меньшевистской фракции РСДРП, арестованный в 1930 году и находившийся в разных лагерях НКВД до 1956 года, является одной из жертв террора, которому посвящено около десяти страниц»

Архипелага». Владимир Лакшин, блестящий литературный критик и фактический заместитель Александра Твардовского в «Новом мире», стал одним из «героев» книги воспоминаний Солженицына «Бодался теленок с дубом», изданной в Париже в 1975 году. Лакшин и Якубович были также друзьями Солженицына. Среди множества добровольных помощников Солженицына, которые помогали ему создавать «Архипелаг ГУЛаг» своими устными и письменными рассказами, воспоминаниями и письмами, большинство из которых не были названы, «не настала та пора, когда я посмею их назвать», – писал Солженицын, начиная книгу, оставив чистое место для перечисления двухсот двадцати семи имен.

Михаил Якубович был назван с его собственного согласия. С ним Солженицын встречался много раз и записывал его рассказы. Уже в 1967 году Якубович передал Солженицыну собственную обширную «Записку» в Прокуратуру СССР о «Процессе Союзного Бюро меньшевиков» в 1931 году. С Якубовичем в то время были знакомы уже и мой брат Рой, и я. Он передал эту же «Записку» и моему брату. Она была поэтому полностью воспроизведена как документ в книге Роя «К суду истории», первое английское издание которой появилось в США в конце 1971 года и в Лондоне в начале 1972 года, почти за два года до «Архипелага», изданного в декабре 1973 года на русском языке. [55]

Эта же «Записка» ходила в Самиздате и стала известной и Солженицыну именно как документ. «…Я имею свежее свидетельство одного из главных подсудимых на том процессе – Михаила Петровича Якубовича, а сейчас его ходатайство о реабилитации, с изложением подтасовок просочилось в наш спаситель – Самиздат, и уже люди читают, как это было». [56]

Дело это формировалось, по документальному свидетельству Якубовича, по готовому сценарию, и показания арестованных добывались пытками. Это называлось «извлечением признаний». Тех, кто сопротивлялся, «вразумляли физическими методами, избивали, били по лицу, по половым органам, топтали ногами, держали без сна на “конвейере”, сажали в карцер…» «Больше всех упорствовали в сопротивлении А. М. Гинзбург и я». [57] Якубович пытался покончить жизнь самоубийством, вскрыв вены. Однако он не умер. После этого его в основном держали без сна. «Я дошел до такого состояния мозгового переутомления, что мне стало все на свете все равно, какой угодно позор, лишь бы уснуть». В этом состоянии Якубович начал давать ложные показания, оговаривая и себя и других, – это неизбежный финал следствия с применением длительных пыток.

Именно такого, сломленного пытками и бессонницей, Якубовича привели в кабинет прокурора Н. В. Крыленко, который стал вводить его в «сценарий» процесса. Крыленко хотел определенных показаний. «Договорились? – спросил Крыленко. Я что-то невнятно пробормотал, но в том смысле, что обещаю ему выполнить свой долг. Кажется, что на глазах у меня были слезы». [58]

В «Архипелаге», изданном в Париже в 1973 году, это же зверское начало процесса меньшевиков изложено несколько иначе:

«Якубович не меньшевиком, а большевиком был всю революцию, самым искренним и вполне бескорыстным… Когда же в 1930 году таких вот именно “пролезших” меньшевиков надо было набирать по плану ГПУ – его и арестовали. И тут его вызвал на допрос Крыленко. И вот что сказал теперь Крыленко:

– Михаил Петрович, скажу вам прямо: я считаю вас коммунистом! (Это очень подбодрило и выпрямило Якубовича.) Я не сомневаюсь в вашей невинности. Но наш с нами партийный долг – провести этот процесс. (Крыленке Сталин приказал, а Якубович трепещет для идеи, как рьяный конь, который сам спешит сунуть голову в хомут.) Прошу вас всячески помогать, идти навстречу следствию. А на суде в случае непредвиденного затруднения, в самую сложную минуту я попрошу председателя дать вам слово.

И Якубович – обещал. С сознанием долга – обещал. Пожалуй, такого ответственного задания еще не давала ему Советская власть!