Из-за денег

Открыв глаза Левин снова посмотрел на ухмыляющегося, с сигаретой во рту губернатора и бросил журнал в ящик письменного стола. В кабинете, кроме его напарника Кроули, который с удовольствием покуривал, сидя напротив за столом, стоявшим рядом с канцелярским шкафом, никого не было. Ритчи и Макферлейн, два других детектива из их смены, находились на вызове и скоро должны были вернуться. Левину хотелось, чтобы позвонил телефон или еще что-нибудь произошло, чтобы отвлечься от мысли о курении и занять свой ум и руки. Он с тоской вновь осмотрел комнату, в то время как пальцы его левой руки продолжали непроизвольно сжиматься на столе, одинокие и странно пустые.

Стук в дверь оказался настолько слабым, что Левин едва услышал его, а Кроули даже не поднял головы от бумаг. Но напряженные до предела нервы Левина улавливали любой звук. Он посмотрел, увидел в затуманенном стекле двери короткий силуэт и сказал:

— Войдите.

Кроули очнулся.

— Что?

— Кто-то стоит за дверью.

Левин снова чуть громче отозвался, и на этот раз дверная ручка нерешительно повернулась. В кабинет вошел ребенок.

Это была девочка лет десяти, в розовой кофточке и красной юбке, черных башмаках с медными пряжками и шерстяных белых чулках. Ее очень светлые волосы, тщательно промытые, причесанные и уложенные на голове, перевязанные красной шелковой лентой, падали красивым шлейфом до талии вдоль ее спины. Ее глаза имели голубой, ярко голубой цвет, и кожа ее овального лица была безукоризненно чистой. Эта девочка как будто являла собой живую рекламу детской одежды или готовую иллюстрацию для домашнего женского журнала. Словно Алиса в стране происшествий, она наивными любопытными глазами уставилась на служебный кабинет и детективов 43-го участка, чья работа заключалась в том, чтобы хватать глупых и мерзких типов и передавать их другим субъектам для наказания.

Девочка внимательно осмотрела обоих детективов. Один из них, Кроули, явно соответствовал этому неприглядному помещению, заставленному старой мебелью. Большого роста и плотного телосложения, с квадратным лицом и тяжелой челюстью он производил внушительное впечатление, подкрепляемое, к тому же, холодным выражением глаз и неулыбающимися, всегда сомкнутыми губами. Кроули считали жестоким полицейским, он хорошо играл эту роль и почти был таким же на самом деле.

Другой детектив, Левин, явно казался не на своем месте. Полный, среднего роста, в просторном коричневом костюме, круглолицый, с мягкими глазами и большими губами он всем своим видом как бы выражал собственные заботы, сомнения и слабое здоровье. Седеющие волосы, коротко подстриженные на военный манер, только подчеркивали округлости его внешности. Нет, Левин не походил на сурового полицейского. Скорее, на неудачливого мелкого бизнесмена, на доброго, бедного дядюшку.

Может быть, поэтому девочка обратилась именно к нему.

— Могу я с вами поговорить? — Ее голос был таким же робким, как стук в дверь. Казалось, при первом неосторожном жесте она в испуге убежит.

Левин придал своему голосу вкрадчивое выражение, когда ответил:

— Конечно. Проходи. Садись вот сюда. — Он показал на стоявший у его стола деревянный стул с прямой спинкой.

Девочка переступила порог, тщательно закрыла за собой дверь и бесшумно пересекла комнату, искоса посмотрев на Кроули. Устроившись на краешке стула, едва касаясь пола подошвами башмаков, все еще готовая убежать в любой момент, она внимательно посмотрела на Левина.

— Я хочу поговорить с детективом. Вы детектив?

Левин кивнул.

— Да, я и есть.

— Меня зовут Ами Торнбридж Уолкер, — сказала она серьезно. — Я живу в доме номер 717 по проспекту «Парк вест», квартира 4-а. Я хочу сообщить об убийстве. О недавно совершенном убийстве.

— Убийстве?

— Моя мать, — продолжала девочка спокойным и серьезным тоном, — убила моего отчима.

Левин переглянулся с Кроули. Тот сделал гримасу, которая означала: «Девочка немного не в себе. Но выслушай ее, и потом она пойдет домой. Ничего другого не остается».

Левин вновь посмотрел на Ами Торнбридж Уолкер.

— Расскажи мне поподробнее. Когда это произошло?

— Две недели назад, во вторник. 27-го ноября, в два часа тридцать минут после полудня.

Спокойная серьезность девочки придавала убедительность ее словам. Но случаи явки в участок детей с невероятными историями были и раньше. Несовершеннолетние сообщали разное — о мертвых телах, валяющихся в кустах, о летающих тарелках, опустившихся на крыши небоскребов, о налетчиках, разъезжающих в черных автомобилях, о фальшивомонетчиках, орудующих в подвалах. И только, пожалуй, один раз из тысячи такие сообщения соответствовали действительности, а не являлись плодом детской фантазии или шалости.

Поэтому, больше желая пощадить самолюбие девочки, чем по какой-нибудь другой причине, Левин достал карандаш, лист бумаги и приготовился записать, что она скажет.

— Как зовут твою мать?

— Глория Торнбридж Уолкер. А моего отчима звали Альберт Уолкер. Он был адвокатом.

Из другого конца комнаты Кроули слегка улыбнулся по поводу четкой формальности в ответах девочки. Левин молча записал имена и задал следующий вопрос: