Из-за вас я поверил в призраков

Пират с беспокойством ждал следующего выхода, он знал, что теперь на арене появится один из близнецов, но он путался, который из них был с номером «2»: тот, чье лицо воспротивилось кислоте, или же тот, который от этого пострадал на расстоянии? Плюс ко всему, номера были нарисованы, это не настоящие клейма, так что близнецы могли ими поменяться. Только что закончившееся сражение длилось минут пятнадцать: первые десять показались ему целой вечностью, он сощурился, когда кровь забила фонтаном, потом подкатила тошнота и он начал блевать, он и не подозревал, что такой чувствительный. Конец состязания прошел как-то мимо, он глядел, сощурившись, и не понял особо, ни что именно там так быстро происходило, ни в чем состоял главный маневр, ему почудилось, что ребенок одурачил того, что повзрослее, и он спрашивал себя, не поменялись ли они вообще ролями, когда скрылись за импровизированной ширмой, у них была не такая уж большая разница в возрасте и, пока шло представление, он их путал, несмотря на костюм и парик, а еще он опасался, как бы это нарушение зрения не стало еще сильнее с появлением близнеца, он задавался вопросом, не слишком ли долго торчал на солнце перед тем, как началось действие, он окликнул торговца, разносившего набитые льдом примочки, взял сразу две, расстегнул немного рубашку, водрузив одну из них на плечи, другую на мгновение приложил к глазам, и перед мысленным его взором вспыхнул снимок двух близнецов. С двух сторон его толкали локтями, слева — соседка, постоянно бившая его веером, справа — большой жирдяй, болтавший веером, когда неожиданно хватал бинокль. Смотря сквозь призрачные лица двух братьев, Пират пытался представить, что происходит на заднем плане, это валанданье на площадке, хождение туда и обратно, ему хорошо знакомое, поскольку он сам часто бывал на арене: там разбрасывают сейчас в разные стороны свежий песок, чтобы тот впитал в себя нечистоты и кровь, похоронив присосавшихся к ним мясных мух, затем полумертвая лошадь, которую нещадно стегают, тащит своего рода борону, чтобы снова придать арене опрятный праздничный вид, тогда все позабудут о только что свершившемся смертоубийстве. Пират обратил внимание, что картина происходящего меняется в зависимости от того, снизу на нее смотреть или сверху: он столько раз наблюдал в глазок на двери разделочной за тем, как дети выкатываются на площадку, — тогда они казались ему в самом деле опасными, смертоносными метеорами, свирепыми хищниками. Но, если глядеть на них сверху, они кажутся такими маленькими, такими хрупкими, и игра, которая прежде его возбуждала, внушала страсть, кажется отвратительной, гнусной. Взрыв всеобщего гогота заставил его открыть глаза: одна жалкая коварная ветошь, тряся телесами под китайской шляпой, из тех, которым нравится первым поранить детскую плоть, пробовала тихонечко просочиться на площадку, покачиваясь на тщедушной клячонке, на арену посыпался град апельсинов, которые швыряли крикуны из солнечной части, сразу же преграждая путь. Плоды усеяли полукруг света, который уже порядочно потускнел. В центре на табло появилась большая цифра «2», все ждали, что следом завертятся нижние планки, указывающие вес ребенка, который вот-вот выйдет на площадку, но никаких других сведений больше не появилось, тем временем тромбон и кифара уже начали оду скорбных мелодий, и Пират, улыбаясь, подумал, что это верно: его близнецы в самом деле бесплотны.