Из заброшенной рукописи о Карле Марксе

Маркс отвечает, что его не поняли. Два округа отделяются друг от друга, но в одном Союзе и под одним ЦК. Личных жертв он принес не меньше, но не личностям, а классу. Далее он говорит:

Я всегда противился преходящим мнениям пролетариата. Мы посвящаем себя партии, которая, к счастью для нее, как раз не может еще прийти к власти. Пролетариат, если бы он пришел к власти, проводил бы не непосредственно пролетарские, а мелкобуржуазные меры. Наша партия может прийти к власти лишь тогда, когда условия позволят проводить в жизнь ее взгляды… (Уж не оттого ли все затеяно, что “условия” не позволяли проводить в жизнь “взгляды партии” – т.е. ЦК, т.е. Маркса?). Расколоть Союз мы не можем и не хотим, мы хотим только разделить Лондонский округ на два округа.

Эккариус делает разъяснение по вопросу о приходе к власти. Леман и Виллих, не говоря ни слова, уходят. Голосование. Все три пункта принимаются единогласно при воздержании Шаппера, который заявляет протест и говорит, что кельнцы пойдут за ним. На вопрос, имеет ли он возражения против протокола, Шаппер отвечает, что возражать излишне. Протокол подписывают все оставшиеся, кроме Шаппера. В числе подписей: Маркс, председатель ЦК, Энгельс, секретарь. У нас все схвачено, как говорится…

Мы не строим пустых догадок, а продолжаем констатировать и сопоставлять. На первом плане были, по словам Маркса, какие-то личные противоречия, помимо которых он отметил и принципиальные. Это раз.

Шаппер определенно не хотел раскола (о чем молчал Виллих, мы не знаем). К расколу вело предложение Маркса, хотя изображалось оно как мера, сохраняющая единство (ну, железная же логика!). Это два.

На третье у нас будет странное несоответствие между большинством Маркса в ЦК и подавляющим большинством Виллиха-Шаппера во всем Обществе. (Включая Маркса, из Общества вышло 12 человек). Известно – и мы вскоре вернемся к этому, – что во всех руководящих органах, где был Маркс, рано или поздно у него формировалось большинство.

Поведение Вилллиха и Лемана на заседании ЦК будет выглядеть последовательным, если предположить, что они были против раскола, но, считая исход голосования предрешенным механическим большинством, не видели смысла ни выступать, ни молчаливо одобрять этот спектакль своим присутствием.

Мы согласны, что установка на немедленное разжигание революции в наступивших условиях (как мы знаем их задним числом) может быть названа авантюристической. Однако мы бы не стали называть позицию Виллиха-Шаппера сектантской перед лицом того, что их поддержало подавляюще большинство лондонского Просветительного общества. Но действительно ли разногласия возникли по вопросу о революции, как сообщает Издатель?

На том заседании, как видим, если и говорилось о невозможности – то не революции, а прихода к власти. Это было “невозможно”, потому что не тот был состав ЦК – так мы понимаем. В ЦК были какие-то личные разногласия, а уж за ними – “принципиальные”. Новая тактика состояла в том, прежде всего, чтобы выжить Виллиха и Шаппера из руководящего органа партии.

Реорганизация ЦК лишала Виллиха и Шаппера руководящей роли в Союзе, но объективно эта мера, вроде бы, соответствовала установке на активизацию деятельности Союза в Германии…

Утверждению Издателя, что общины СК в Германии одобрили решение ЦК от 17 сентября, нам нечего противопоставить, кроме слов Шаппера о том, что группа Маркса – это идеологи и писатели, а его, Шаппера, группа – это те, кто «организовывает пролетариат», и его же намека на то, что у него есть реальные связи с немецкими общинами. Впрочем, те люди в Германии, которые разделяли взгляды Шаппера, могли одобрить перевод ЦК в Кельн как меру, стимулирующую деятельность Союза в Германии. Тогда и вправду выходит, что революция все еще стоит на повестке дня.

В свете заявления Издателя о перемене мнения Маркса и Энгельса и о том, что революция откладывается, их инициатива перевода ЦК в Кельн выглядит странно. Если же революцию не отменили, тогда все понятно. И то, почему общины в Германии могли поддержать перевод ЦК в Кельн. И то, что нужно было удалить чересчур активных товарищей, прежде чем “приходить к власти”.

Однако, в свете политической обстановки в Германии после подавления революции это мера – перевод центра в Кельн – былаобъективно провокационной. Активизация в Германии деятельности Союза в тогдашних условиях означала ликвидацию Союза.

Так оно и вышло.