Из загранкомандировки не возвратился

В пресс-центре скучали девушки-телетайпистки, а смазливенькая брюнетка с длинной сигаретой в руке (она выполняла роль личного секретаря шефа прессы, как именовали высокого, неразговорчивого и всегда страшно занятого человека в потертых вельветовых джинсах и рубашке без галстука, почему-то всякий раз непроизвольно вздрагивавшего, когда к нему обращался я, единственный советский журналист, присутствовавший на состязаниях) не преминула кокетливо улыбнуться и задать традиционный вопрос:

— Мистер Романько, надеюсь, у вас нет трудностей?

— Очень признателен вам, Брет, все о’кей. Тем более, судя по высказываниям местной прессы, сегодня наконец-то победят американцы.

— А как думаете вы? — Она проявила неподдельный интерес.

— Думаю… — начал было я, но осекся, поймав себя на вдруг открывшейся истине. Брет и остальные, дотоле лениво переговаривавшиеся или листавшие журналы и газеты, как по команде, замерли и обернулись в мою сторону; и я понял, что интерес местной публики ко мне далеко не соответствует внешним проявлениям. Как можно громче закончил фразу: — Да, Брет, я с вами полностью согласен — Дженни вполне заслужила эту награду, славная девчушка, и будущее у нее блистательно.

На лисьем личике Брет и физиономиях других сотрудников пресс-центра, даже на каменной физиономии шефа так явственно проявилась искренняя радость, что я запоздало пожалел, что держался слишком сухо и необщительно с ними, ведь в принципе они не такие уж плохие люди, и их скованность по отношению к нам, советским, идет не от души, а навеяна прессой, телевизионными комментаторами да фильмами типа «Рокки».

— Я надеюсь, Брет, что за столь приятную новость мне положен кофе, не так ли?

— О мистер Романько! — Я услышал голос шефа — он был скрипучий, как у несмазанных ворот. — Ежели ваш прогноз подтвердится, я приглашаю вас на рюмочку коньяка, идет?

— Тогда пойду поболею за вашу Дженни!

Я мог бы уже немедленно потребовать от шефа выполнения обещанного, потому что еще утром Павел Феодосьевич — он выглядел раскованно-добродушным, уверенным, выполнившим трудную, но нужную работу человеком, теперь позволившим себе расслабиться и оглядеться по сторонам, — сказал мне без обиняков:

— Мы взяли три золотые медали. В одиночном катании судьи отдадут победу американке, это как пить дать. Она-то и не намного слабее нашей Катюши, но, если объективно, Дженни должна была бы проиграть. Но мы не станем жадничать.

Ярко светили софиты. Трибуны были забиты битком, яблоку негде упасть. Куртки, меховые манто соседствовали с хлопчатобумажными майками с огромными портретами Дженни (до чего оборотисты местные производители ширпотреба!); тут и там сновали разносчики кока-колы, горячего какао, жевательной резинки и кукурузных хлопьев; гремела музыка, зрители жадно рассматривали, разглядывали, приценивались к фигуристкам, чьи изящные, хрупкие фигурки, словно осколки весенней радуги, мелькали на льду. Такая знакомая, такая волнующая атмосфера, предшествующая большим и загадочным состязаниям.

Я опустился на свободное место и разыскал глазами Савченко — он сидел справа, на три ряда ниже, бок о бок с руководителем американской команды, и они оживленно беседовали; я не разбирал, о чем они говорили, но по выражению лица переводчицы — оно было игриво-радостным, каким бывает обычно, когда доводится произносить нечто приятное, где даже тон способствует созданию хорошего настроения, — догадался, что и американец, и Савченко довольны прежде всего результатами уже закончившихся соревнований, довольны собой, немало приложив усилий, нервов и трудов, чтоб результат был именно таким.

Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся — это была секретарша шефа прессы.

— Я вам нужен, Брет?

— Вас просят подойти к телефону, мистер Романько. Да и кофе ваш готов! — Брет так низко наклонилась к моему уху, что ее темный локон щекотал мне щеку, а не стесненная ничем грудь почти касалась меня. «О ля-ля», — воскликнул бы плотоядно мой друг Серж Казанкини. Я же лишь задавленно пробормотал:

— Иду, Брет, спасибо!

Она засеменила на своих высоких каблуках впереди, и ее длинные ноги манекенщицы выписывали плавные, отработанные па, и я подумал, что хорошо, что у меня есть Натали, и никакие даже самые прекрасные и красивые ноги не могут отвлечь меня от мыслей о ней…

В пресс-центре мне любезно, с явным почтением протянули небольшую трубку с наборной панелью внутри, и она ловко легка в руке.

— Да, я слушаю.

— Мистер Романько? — Голос был незнаком.

— Он самый, с кем имею честь?

В трубке воцарилось секундное молчание, а затем последовали частые гудки.

— У вас прервался разговор? — Девушка-телефонистка нажала несколько цифр и спросила кого-то: — Здесь пресс-центр, вызывали мистера Романько, но разговор прервался. Нельзя ли возобновить?

Телефонистка выслушала ответ и огорченно обратилась ко мне:

— Извините, мистер Романько, но звонили из автомата. Побудьте минутку, возможно, это просто технический брак и вам перезвонят.