Читаем Из записных книжек полностью

<p>Вадим Сергеевич Шефнер</p><p>Из записных книжек</p>

Что лучше — стоять на улице и смотреть в окно своей комнаты или стоять у окна своей комнаты и видеть мир? К вопросу о «камерности».

Он был поэтом в душе, но у него получались только первые строчки.

Век пиши — век учись.

Писатель-рецидивист.

Выдумывать — легче, чем думать.

Поэзия — бегство от опыта.

Кино отучило меня от кино.

Дирижер рисует музыку палочкой.

Иногда хочется прожить подольшe не для тoгo, чтобы увидеть новое, а чтобы полнее изучить старое.

Художник в камеpe нарисовал себя повесившимся. Когда вошел тюремщик, он увидел только изображениe. Себя художник разрисовал под стену и спрятался в углу. Тюремщик побежал докладывать начальству, а художник выскользнул из камеры.

Рассказ должен быть — как пружина. Развертываться должна эта пружина нe в самом рассказе, а в уме (сознании) читателя.

Толстой умнее cвoих героев. Они, если вдуматься, не такие уж умные. Зато он мудр за них.

Моя поэзия мешaeт мне жить, а поэзия других — помогает в жизни.

Как плохо ни напиши о кино, это никогда не будет хуже самого кино.

Самые лучшие строчки приходили мне в голову далеко не в лучшие моменты моей жизни.

Подлинный такт состоит иногда в том, чтобы не быть слишком тактичным.

Сильнее всего страх именно тогда, когда человек знает, что поводов для страха нет абсолютно.

Беллетристика есть и в поэзии.

Надпись на надгробном камне на Смоленском кладбище (1795 г.):

Чувствительны сердца, на камень сей взгляните

И над моей судьбой со мною воздохните.

Приливы и отливы памяти. Есть дни, когда я помню многое, есть дни, когда многого не помню.

Я бы, конечно, забыл об этом мелком, глупом случае — то, что девчонке не понравилось мое имя. Но я рассказал об этом матери — и та вдруг заплакала. А плакала она очень редко. Поэтому я и запомнил этот случай и стал считать, что мое имя — неудачное.

Писатель и за сумасшедших должен думать (как сумасшедший), если вводит их в свой роман или повесть.

Заблуждаются умные. Глупые не заблуждаются, потому что ничего не ищут.

Я ее не люблю за то, что ее не люблю (детский разговор).

Мелкие, но въедливые неприятности, невзгоды порой так плотно обступают тебя, что хочется (в самой глубине души), чтобы случилось какое-нибудь крупное горе, которое разогнало бы все неприятности. Как лев — злых шавок... Потом подумаешь: не смей так думать!

Листопад воспоминаний.

Предают только свои. Французская пословица.

Когда нужно сделать десять шагов, а девять уже сделаны, можно сказать, что вы на полпути. Китайская пословица.

Им бы — нимбы, нам бы — ямбы.

Мы жалеем, что она была, но не жалеем, что были на ней (о войне).

Красивые женщины доверчивее некрасивых.

Глаз бури, или Попытка автобиографии.

Бог ушел навсегда, но оставил архитектуру.

Он и она любят друг друга, но выходят (настояниями родителей) за нелюбимых. Вскоре у нее умирает муж. Затем у него умирает жена. Они женаты. Через двадцать лет он признается, что отравил нелюбимую жену. И тогда она признается, что отравила нелюбимого мужа.

Голенький — алкоголенький.

Искусство молчать.

Лягусбоку — фамилия.

Киношники мыслят не образами, а приемами.

Тезис и Пузис — два кота.

Писать роман (рассказ) — как пробивать тоннель.

Девочка — не дай озябнуть.

Осеннее чувство свободы. Перед природой, перед погодой — никаких обязательств.

Бабий роман.

На даче в Левашове. У хозяйки — Боборыкин, Шеллер-Михайлов. Читал. У этих («средних») писателей очень документальны линии жизни, описания быта. Классики — те обобщают, а у этих — точное описание, как было.

Покупать автомобиль — все равно что здоровому (человеку) покупать костыли.

У каждого человека бывают вспышки гениальности. И даже — периоды (может быть).

Кусманчик — модное когда-то слово.

Гениально — но скучно.

«У мужчины — тело, у женщины — фигура».

Дяди и тети на пиру плоти.

Самолет — оскорбитель пространства.

Дети стали лучше, взрослые — хуже.

Смертельная свобода.

Есть злые и добрые числа.

Дом без кота — просто сирота.

Театр — книга для неграмотных.

Мои мыслишки из записной книжки.

Главсплетня.

Похожие книги

Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука