Из записок мага

– Доброй ночи, донна Изабелла, – тихо сказал Родриго Альбана и ушел прочь.

5.

Горячая кровь этого оленя вселилась в юношу. Он чувствовал, как гудит она в его висках, наполняя тело возбуждением и легким страхом. Ноздри его раздувались, весь он, казалось, переселился в свои глаза, безотрывно следящие за столь же настороженным оленем. Он представлял каждое биение его сердца, он сросся с его кровью. Рука, натягивающая тетиву, была уже на пределе, и только воля, возбуждение и страсть охотника удерживали ее расслабление, которое повлекло бы за собой смерть, смерть прекрасного существа.

– Стреляй, Иккохтли! Стреляй или я подумаю, что ты подло обманул меня и просто похвалялся, – тихо шепнул притаившийся рядом молодой ацтек Нопалцин, сын кацика.

Юноша медленно повернул голову к Нопалцину, и в то же мгновение стрела сорвалась с тетивы и впилась в ухо оленя, пригвоздив его к стволу дерева. Испуганное животное метнулось, разрывая свою плоть, и скрылось в зарослях.

Нопалцин подпрыгнул и ликующе закричал:

– У тебя получилось! О великий Уицилопочтли! У него получилось!

Иккохтли небрежным движением закинул лук за плечо и довольно улыбнулся.

– Ты никогда не откроешь мне секрет своего мастерства! Я бы жизнь отдал, чтобы узнать, как у тебя это получается! – в экстазе от восторга и зависти воскликнул Нопалцин.

– Жизнь бесценна, – строго заявил Иккохтли. – Нельзя торговаться ею.

– Это все равно, – грустно сказал Нопалцин. – Теперь мне два пути: или я окажусь на алтаре наших жрецов или умру от рук этих проклятых теолей. Но, великий Кецалькоатль, я бы предпочел первое.

Иккохтли опустил голову на грудь и задумался; странные оттенки чувств мерцали на его лице вместе с солнечными зайчиками. Вдруг глаза его засверкали нехорошим блеском, он схватил руку Нопалцина и промолвил:

– Я всегда был тебе братом, Нопалцин, и всегда буду, помни об этом, что бы ни случилось с нами в будущем. У каждого свой путь, мы не в силах изменить его, но должны сделать все возможное, чтобы после нас на этом пути висели гирлянды цветов, а не лежали горами черепа. Все мы обречены, и на какое ложе бы ты не лег, будь то жертвенный алтарь или окровавленная земля под ногами теолей, знай, я буду с тобой до конца.

Нопалцин крепко обнял Иккохтли и со слезами в голосе произнес:

– И я, я тоже. Клянусь!

И словно печать на клятву, вдали раздалась канонада, встревожившая юношей.

– Что, что это?! – в ужасе воскликнул Нопалцин.

– Я полагаю, что это теоли, – тихо, но уверенно сказал Иккохтли. – Это их палки, выпускающие огонь. Но почему? Ведь Монтесума принял их, как гостей.

– Скорее идем!

И они быстрее оленей помчались к Теночтитлану, взяв по пути своих воинов, стоявших лагерем у реки.

Теночтитлан пылал. Он пылал от пожаров и ярости за смерть своего повелителя. Наследный принц поднял восстание против испанцев, и тысячи ацтеков ринулись на приступ императорского дворца, ставшего резиденцией неприятеля, гнездом черных змей. Огонь испанцев слизывал идущих на приступ, покрывая площадь сотнями трупов. Но ярость атакующих была безмерна, ярость и ненависть к захватчикам, пришедших, чтобы отнять у них землю, религию и жизнь, чтобы обратить в рабство детей солнца. И теперь эти обезумевшие от страха и ненависти дети бросались грудью под свинец. И когда Иккохтли и Нопалцин со своими воинами вернулись в город, он был не тем прекрасным домом, где они жили в радости и беззаботном веселье, он превратился в жалящую медузу, в змею, затягивающую кольца у себя на шее.

На окраине, у Чапельтепека, где жил отец Нопалцина и господин Иккохтли, все дышало отчаянным и радостным безумием в предчувствии гибели. Пир закатил достойный Сатхла, господа и рабы сидели за одним столом и ели из одной посуды, ибо час их был близок.

– Что случилось, отец? – со страхом воскликнул Нопалцин, падая на колени перед Сатхлой.

– Горе, сын мой, пришло на землю. Куохтемок взбунтовался, он поднял восстание против теолей, Монтесума убит, горе падет на наши алтари, так выпей в последний час и раздели со мной трапезу, сын мой Нопалцин!

– Ты можешь есть и пить, отец, когда братья наши проливают кровь и умирают от рук врага?! Ты можешь радоваться, когда страна наша трепещет в предсмертных муках, отец мой?! Ты можешь…

– Замолчи! – воскликнул Сатхла, ударив Нопалцина. – Они дети Кецалькоатля, и пришли за своей землей. Как могу я сражаться с ними, если даже великий Монтесума принял теолей, как гостей?! Не смей судить о вещах, которые не понятны мне!

Лицо Нопалцина потемнело от гнева, но он сдержался и, развернувшись, выбежал из дома. Иккохтли сел за стол и выпил, сказав шепотом:

– Мир праху твоему, Ацтлан!

На следующее утро Иккохтли встретил Нопалцина блуждающим по саду в гневе и нетерпении.

– Боги лишили моего отца разума! – вскричал он. – Многие знатные юноши взялись за оружие, и ведут осаду дворца, а я, как баба, как трусливая баба, должен сидеть подле отца!