Из записок садовода

Лавров: А я тут придумал кое-что.

Гоголев: Что?

Черкасов: Ась?

Человек с гармошкой начинает играть.

Лавров: Давайте все застрелимся… А то скучно как-то. Огород, грабли…

Гоголев: Кстати, грабли.

Катя: Что еще?

Гоголев: Я их того… закопал.

Катя: Опять?

Черкасов: Ну это ты, брат, переборщил.

Со стороны огорода доносится страшный вопль. Появляется Девочка.

Девочка: Там мальчик. Он… грабли.

Лавров: Что с ним?

Девочка: Насмерть.

Все снимают шляпы. Человек с гармошкой перестает играть.

Черкасов: Эх, испортил песню, козел!

Занавес

Конец третьего действия

01.08.97

«Люблю я ходить на охоту»

Люблю я ходить на охоту. Выйдешь, бывало, из дому: берданка на плече, буденовка на голове, солнышко на небе… Все вроде чин-чином… Девки деревенские так смотрят, что прямо сил нет… Зубы им оскалишь, и в лес за добычей. Птички поют, грибы под ногами хрустят, и вдруг — заяц невдалеке на пригорке. Я, не будь дурак, ружье на изготовку, и как шарахну подряд из двух стволов. Ну, заяц копыта откинул. Подхожу я к пригорку, а там не заяц лежит, нет… Там красавица мертвая валяется, волосы по поляне распушила. «Ах, ты, — говорю, — что ж это, а?» Открывает тут глаза девица, смотрит печально, а сама в сторону отползает. Видимо, только поранил я ее. «Стой, — говорю, — раз уж попал, то лежи».

Ан нет. Уползает добыча в ельник. Ну, охотник-то я бывалый. Не дай соврать, я на ведьмедя хаживал. Ну вот, значится. Хватаю я ружье и опять как бабахну. Тут уж из красавицы кишки полезли. А, как известно, у кого кишки снаружи, тот, по большому счету не жилец. Ну, тушу я освежевал. Прямо там в леске. Не домой же с дохлой бабой. Сижу, значится, обедаю. Мяско такое нежное, ароматное попалось. И вижу — лиса. Хвост пушистый, вся такая рыжая. Ну, я и пальнул. Забирать иду, а сердце стучит как-то… Чушь, говорю. Ан нет, заместо животного опять бабу нахожу — краше первой. Точь в точь председателя дочка, так и хочется того-этого… Но господь выручил, мертвая, как твой пень, с первого раза в яблочко. Ну что? Присоединил к обеду. А темнеть уж стало. И в сумерках глядь! — кабан. Только прицелился, как он и говорит: «Нет уж, я тебе не баба, так просто не пристрелишь!» И сам ружьишко достает. Ну, я, не будь дурак, на фронтах бывал. Реакция, слава богу, пока тьфу, тьфу, тьфу! Успел, в общем. Подтащил мужика к костру, решил утром разделать. Только, значится, к жинке собрался, ведьмедь трещит, валежник ломит. И ругается, как Пахом-кузнец, прямо. «Ух, — орет, — заломаю! Убийца!» Ну, я ближе подпустил и шандарахнул. Свалился кузнец замертво. Во лбу дыра, что твой палец…

Короче, к утру в деревню возвращаюсь, и вот, не поверишь, нет никого. Ни одной живой души. Никто не встречает. Даже жены нет. Зато мяса теперь навалом… Солить, жарить, вялить там…

Люблю я охотиться… Вот только жаль, живность в наших краях перевелась, да деревни опустели. Подамся за Урал. Там, говорят, народу… Да и в охоте, авось, повезет.