Из записок следователя

Что же это за лиходей-супротивник, помехой ставший между невенчанно повенчавшимися и уложенный ими в темную весеннюю ночь? Где рос тот ракитов куст, что был свидетелем счастья и, быть может, преступления? За какую вину хотел предать не помнящий родства свою любовницу лютым казням? В чем заключалась непосредственная роль главных действующих лиц совершившейся драмы? Увы, эти вопросы так и остались безответными; по всей вероятности, не помнящие родства в могилу унесут с собой крепкой связью соединившую их тайну. По всей земле русской много залегло сирых костей бездомовных скитальцев, а с ними залегла и печальная повесть о кровавых делах и пережитых страданьях, что гнали не помнящих родства безустанно, из конца в конец, во всю ширь неласковой для них родины…

Кстати о женщинах-бродягах, содержавшихся в рабочем доме. Я не могу пройти здесь молчанием одной замечательной личности. Звали ее Немая; было ей с небольшим лет тридцать, из себя такая видная, со строгими чертами лица. Звали ее Немой потому, что со времени поимки, как в рабочем доме, так и в остроге, почти в продолжение целого года она ни с кем не сказала ни слова: целый день молча работает или сидит в дальнем углу нар. Ни по одному наружному признаку нельзя было догадаться, что за существо Немая, откуда явилась она, что довело ее до бродяжничества и до рабочего дома. С течением времени к поведению Немой достаточно привыкли, на нее перестали обращать внимание. Срок содержания Немой в рабочем доме приближался к концу, всего оставалось месяца два, но вдруг эта непонятная личность заявила о своем существовании кровавым происшествием: огромными ножницами она наповал зарезала смотрителя, прямо в сердце, так что тот и не дохнул. Во время следствия Немая заговорила, но ответы ее были коротки и ясны; на вопросы о прежней жизни:

– Ничего не помню.

– За что зарезала смотрителя?

– Стало, так нужно было, потому и зарезала.

Больше ничего не могли добиться от Немой, она снова замкнулась сама в себе.

Спрос других лиц не пролил света на психическую сторону этого дела. Смотритель был, правда, из стариков строптивых, – но не особенно злых; с арестантами обращался, как обращается большинство наших смотрителей – больше безалаберно, чем систематично-жестоко; видимо, враждебных отношений между ним и Немой не существовало, по крайней мере, такие отношения ни разу не всплывали наружу; за безумную Немую никто не считал, да и в глазах ее светилась сознательная твердость. Словом, никто не мог предугадать и объяснить подготовку совершившегося.

Суд приговорил Немую к тяжкому наказанию: к плетям и ссылке в каторжную работу. Перед самым наказанием Немая (снова заговорившая) изъявила одно только желание, чтобы ей дали новое платье и чистое белье; люди, бывшие при казни, передавали, что Немая выдержала ее с каким-то нечеловеческим терпением.