Из записок судебного деятеля

В одном из них прокурор заявлял о «непотребных мыслях и противобожеских теориях» защитника, а защитник называл речь прокурора тем, «что ежедневно выметается из каждой мало-мальски опрятной комнаты», удивляясь особенностям «мыслительного его аппарата», а в другом, по делу о краже почтовыми чиновниками пост-пакета на 120 тысяч рублей, отправленного из Германии, защитник приглашал присяжных подняться на высоту государственных интересов и на немецкие ввозные пошлины с хлеба ответить оправданием сознавшихся подсудимых, введенных потерпевшими в соблазн вопреки евангельскому изречению: «Горе миру от соблазна, но двойное горе тому, кто внесет соблазн в мир». В другом процессе — по делу о присвоении и растрате казначеем воспитательного дома и его сыном 307 тысяч рублей — защитой проводился взгляд, что истинная причина этого хищения, названного «грустной драмой», заключается в «холодном и бесцеремонном отношении начальства к казенным деньгам, благодаря которому в руках казначея оказалась такая большая сумма», и испрашивался у присяжных оправдательный приговор на том безнравственном основании, что «если похищенные 300 тысяч рублей причинили ущерб казне, которая возместила его со всех граждан России, то каждому пришлось внести так мало, что из-за этого говорить не стоит, а тем более обвинять подсудимых». В четвертом же, очень недавнем процессе обвинителю в отчете о заседании приписываются указание на то, что облитие серной кислотой мужа, хотя и является слишком специфической местью женщины, но местью понятной, и сожаление о том, что муж для защиты своей чести не прибегнул по отношению к предполагаемому любовнику жены к пистолету и клинку. Находя, что вся Москва ждет обвинительного приговора «как благовеста», прокурор заявлял присяжным, что когда такой приговор состоится, то он в темную ночь пойдет возвестить о нем на далекую могилу потерпевшей, под дождем и под развевающим его волосы ветром. Сюда же, для примера, можно отнести жалобу обвинителя в его ответной речи защитнику на то, что последний «топчется грязными сапогами в его сердце», или заявление другого, что подсудимая «плачет по данному ей расписанию».

Я говорил уже выше о равнодушном, а подчас и злорадном отношении к суду присяжных со стороны лиц и учреждений, от которых зависел почин законодательных мер к устранению препятствий для правильного действия этого суда. С грустью приходится сознаться, что часто и со стороны людей, призванных вместе с присяжными служить делу правосудия, проявлялось полное отсутствие заботы о нем. Успех обвинительной речи или оправдательный приговор, добытые словесными неправдами, ставились в этом случае единой и желанной целью, хотя бы их приходилось достигнуть, подвергая суд присяжных резким нападкам и нареканиям. В этих, к сожалению, нередких случаях, выражаясь словами одного из стихотворений Некрасова, суд присяжных «любящей рукой не был ни охранен, ни обеспечен». Наоборот, можно указать случаи, когда на оправдательный приговор, находивший отголосок и в сердцах коронных судей, участвовавших в заседании и вполне удовлетворенных им, приносился кассационный протест с указанием на то, что присяжные не поняли своей обязанности или противозаконно присвоили себе право помилования. По поводу обвинительного приговора, покаравшего справедливым и мудрым словом осуждения притеснителя слабых, развратителя невинных, расхитителя чужих трудовых сбережений или уверенного в своей безнаказанности изверга, в стенах кассационного суда широко оплаченное ораторское слово прозрачно намекало иногда на неразвитость, неспособность и тупоумие присяжных заседателей. Нельзя отрешиться от тревоги за правосудие вообще при тех участившихся за последние годы случаях, когда личность обвиняемого, с одной стороны, и его действительные интересы, с другой, а также ограждение присяжных заседателей от могущих отразиться на достоинстве их приговора увлечений приносятся в жертву эгоистическому желанию возбудить шумное и небезвыгодное в разных смыслах внимание к своему имени, причем делается попытка и человека, а иногда и целое учреждение обратить в средство для личных целей, чуждых правосудию.