Из записок судебного деятеля

Характер и свойство воспоминаний о далеком и милом прошлом таковы, что, чем более в него вглядываться, тем более из этой привлекательной дали выступает картин, личностей, подробностей. Приходится испытывать на себе вступительные слова посвящения к «Фаусту»: «Вы вновь со мной, туманные виденья, мне в юности мелькнувшие давно», и образы, то дорогие, то своеобразные, со всей обстановкой своей деятельности, толпятся перед умственным взором, быстро сменяя друг друга. Если отдаться таким воспоминаниям, не положив им «повелительных граней», можно наполнить ими многие страницы, которые, быть может, не найдут живого отзвука в душе тех, для кого это прошедшее никогда не было настоящим. Поэтому надо остановиться, тем более, что эти строки посвящены не житейскому движению судебной реформы на протяжении пятидесяти лет, а лишь тем дням, когда слово законодателя обратилось в дело его служителей. В послесловии в книге, посвященной пятидесятилетию этого слова («Отцы и дети судебной реформы»), говорил я о трудном и тернистом пути этого дела, о том, как в приспособлении к разным влияниям и настроениям стали тускнеть намеченные в Судебных уставах идеалы. С грустью приходится признать, что в последние десятилетия явно остановилась выработка правил поведения судебных деятелей в духе неизменных нравственных начал, заключающихся в Судебных уставах. Перед беспристрастным наблюдателем, чутким к заветам прошлого, стала расстилаться, конечно, не без отрадных исключений, пестрая картина приемов и целей, способов действия и поведения на суде, во многих из которых составители уставов не узнали бы того, к чему они в своем труде стремились. Не следует, впрочем, забывать, что с конца прошлого столетия не только русское, но и западноевропейское общество переживает тяжелый нравственный кризис. Возвышенные идеалы меркнут, цели становятся все более и более обособленными и если могут быть названы великими, то уже не по своему содержанию, а лишь по объему средств, необходимых для их достижения. Понятия, которыми двигалось нравственное развитие и достижение лучших отношений общежития, не то, чтобы были окончательно упразднены, а постепенно и осязательно утрачивают свои ясные очертания и заменяются суррогатами, в которых есть все, исключая истинную сущность того, на место чего их стремятся поставить. Доброта заменяется чувствительностью, причем последняя подчас бывает весьма жестокой; чувство чести заменяется самолюбием и тщеславием; любовь и праведное негодование уступают место симпатии и уклончивому несочувствию; на место долга усаживаются личный расчет и удобство, твердость смешивается с бездушием и жестокостью и т. д. Усиленная и систематическая замена такого рода привела к неслыханным явлениям настоящих дней и ярко выразилась в примере наших соседей, нынешних неприятелей наших, поправших заветы своих же носителей великих имен в области духовного творчества, извративших понятие о христианстве и действительной культуре, замкнувших свое сердце для сострадания и, по выражению одного писателя, «выпустивших из зверинца человеческой души всех хищных зверей»… Не отголосок ли того же мы видим и в кровопийственной вакханалии многих из наших практических дельцов, торгашей и «героев тыла», смотрящих на тяжкие испытания родины и страстотерпцев за нее, потирая жадные и нечистые руки и следуя лозунгу: «Лови момент!» Во времена такой печальной переоценки ценностей, когда техническому прогрессу сопутствует нравственный регресс, судебным деятелям надлежит держать вверенное им знамя крепко и неколебимо, памятуя, что правильно организованный и действующий со спокойным достоинством суд обязан укоренять и поддерживать в обществе представление о правде и справедливости как о реальном, а не отвлеченном понятии. Такой суд был дан России пятьдесят лет назад. Судебные уставы за этот период приобрели много надстроек и пристроек, испытали значительные перестройки, но коренные их устои — гласность, устность, состязательность, непосредственность восприятия и руководство внутренним убеждением — сохранились так же, как и участие представителей общественной совести в деле суда. Заглядывая вперед, хочется верить в их дальнейшее развитие согласно с замыслом первоначальных строителей; оглядываясь назад, хочется отдохнуть на воспоминании о тех днях, когда люди, призванные к осуществлению правосудия, впервые вступали «со страхом божиим и верою» в его храм, воздвигнутый на месте недавнего торжища.

Крушение царского поезда в 1888 году (Борки — Тарановка)*