Из жизни идей

Гораций находился тогда в Афинах. Как римский гражданин, он был зачислен в войско Брута, последний оплот свободной республики. Как известно, надежды, возлагавшиеся на восстановление этой республики, были жестоко обмануты; с "подрезанными крыльями", как он выражается сам, вернулся Гораций в Италию. Пролитая при Филиппах кровь не утолили жажды гибельного змея; триумвиры, соединенные на время обязанностью отомстить за Цезаря, теперь обратили уж друг против друга братоубийственные мечи. Видно, первородный грех требует быстрого и полного искупления; кровь убитого Рема, взывающего о мщения, не успокоится, пока будут стоять стены Рима и пока прах его убийцы, Ромула, не будет развеян по всем ветрам.

Таково было настроение, под влиянием которого поэт написал свое самое замечательное из входящих в нашу область стихотворений – шестнадцатый эпод.

Вот второй уже век потрясают гражданские войны,
И разрушается Рим собственной силой своей…

Тот Рим, которого никакие внешние враги не могли победить, его мы,

Племя той проклятой крови, своими руками погубим
И зверями опять будет земля занята.
Варвар, увы, победитель на пепел наступит и в Риме,
Громким копытом стуча, всадник промчится чужой,
Ромула царственный прах, защищенный от ветра и солнца, –
Не доведись увидать! – дерзкой развеет рукой.

Это точное толкование слова Сивиллы; если Цезарь был намеченный роком спаситель Рима от парфян, то теперь победа парфян над Римом – решенное дело; они будут орудием божией воли, исполнителями суда над оскверненным братской кровью городом.

Итак, на спасение Рима рассчитывать нельзя; остается для отважного человека одно – порвать узы, связывающие его с проклятым городом. План этот тогда далеко не казался таким фантастическим, каким он представляется нам ныне; совпадение целого ряда условий заставляло верить в его осуществимость.

На первом плане стоит и тут религия, в которой сохранилась память о каком-то земном рае – "Елисейских полях", или "островах Блаженных", находящихся где-то далеко, за океаном. О первых повествует Гомер:

Ты ж, Менелай, не умрешь: на окраине мира земного
Боги тебя поселят, в Елисейской блаженной долине.
Сладостно жизнь тут течет, как нигде, для людей земнородных;
Не изнуряет их зной, ни порывы Борея, ни ливень,
Нет: Океана там волны прохладою вечною дышат,
Вечно там с шепотом нежным ласкает зефир человека.

Об островах же Блаженных свидетельствует Гесиод, говоря об избранных богатырях мифических войн:

Им многославный Зевес на окраине мира земного
Чудную землю назначил, вдали от обители смертных,
Но и вдали от богов, и под власть их Сатурнову отдал.
На островах там Блаженных живут с беззаботной душою
В счастии вечном герои у вод океана глубоких,
Трижды в году пожиная дары благодатной природы.

Схожесть – очень естественная – этих описаний с ходячими описаниями золотого века породила мнение, что Елисейские поля (или острова Блаженных) – та же земная обитель, но не тронутая гневом Земли и первородным грехом, изгнавшим деву-Правду из среды людей. Здесь продолжается поэтому золотой век; сюда иногда Юпитер, за их заслуги, переселяет доблестных людей.

Таков первый фактор; вторым была локализация фантастических гомеровских местностей, которой деятельно занимались греческие географы. Так баснословная земля Феаков была отождествлена с Коркирой, земля циклопов – с Сицилией и т. д.; что касается реки-океана, то ее естественнее всего было признать в великом море, омывающем западные берега Европы и Африки.

Третьим фактором были рассказы путешественников о замечательном плодородии нынешних Канарских островов. Карфагеняне, гласило предание, знали их местоположение, но никого к ним не допускали – во-первых, из боязни, как бы весь их народ туда не переселился, а во-вторых, чтоб иметь убежище на случай, если бы их владычеству наступил конец. За Канарскими островами это имя – острова Блаженных – и осталось; под этим именем они были известны древним географам.